Александр Иванов
«Улица» у отеля «Савой» и окрестности

(опыт сравнительного прочтения)

Август 2015
Рецензия
Версия для печати


«Я считаю, что "Улица" — чистое выражение жизненной боли… Эта боль существовала в мире (в том числе и в Польше) задолго до Холокоста», — так американский литературный критик Бенджамин Надлер охарактеризовал книгу, вышедшую в английском переводе еще три десятилетия тому назад, в 1985 году, а в оригинале, на идише, впервые увидевшую свет в Варшаве в 1928-м[1]. Написал ее прозаик и поэт Исроэл Рабон (1900–1941), и рассказывает она — от первого лица — трагическую историю солдата-еврея (имя его не указано), демобилизованного из польской армии после окончания войны с Советской Россией.


В Европе и Америке книгу эту заметили уже давно — ее переводили не только на английский, но и на немецкий, французский, польский языки, а также иврит. В прошлом году издательства «Текст» и «Книжники» выпустили наконец и русский перевод[2]. Уверен: в постсоветских странах роман «Улица» прочтут и полюбят многие. Лично я считаю его одним из самых впечатляющих повествований о судьбе «потерянного поколения» евреев, сражавшихся на фронтах Восточной Европы в первой половине ХХ века и задолго до Холокоста испытавших «жизненную боль», о которой написал Надлер.


***


Покойный израильский филолог и историк Хоне Шмерук указывал, что имеет смысл сравнить «Улицу» Рабона с книгой, впервые изданной в Берлине четырьмя годами ранее, — романом всемирно известного австрийского писателя Йозефа Рота «Отель "Савой"»[3]. В обоих произведениях, отмечал исследователь, «описан один и тот же период времени, действие происходит в одном и том же городе, а также прослеживается большое сходство между героями и авторским подходом»[4].


Действительно, сходство между двумя романами кажется вполне очевидным. Герой «Отеля "Савой"» — Гавриил Дан, тоже демобилизованный солдат-еврей, участник Первой мировой войны, — пытается, как и герой «Улицы», найти свое место в мирной жизни. Однако груз воспоминаний о военном прошлом слишком тяжел, чтобы можно было начать все сначала. Платой за участие в войне оказывается экзистенциальное отчуждение — и от окружающей действительности, и от собственного «я». В результате все начинания героев обеих книг, все их попытки выстроить близкие отношения с людьми терпят крах. Единственное, что им остается, — либо бежать куда-то далеко-далеко от преследующего прошлого, как поступает Дан, либо, как безымянный герой Рабона, спуститься в шахту, под землю, которую в финале «Улицы» накрывает снег, символизирующий смерть.



Бела Бартельс. После боя I


И в «Улице», и в «Отеле "Савой"» действие разворачивается в Лодзи — крупном индустриальном центре, который еще в XIX веке конкурировал с Москвой за право считаться текстильной столицей Российской империи[5]. Хотя город, в который после войны возвращается Гавриил Дан, не назван, с большой долей вероятности в нем опознается именно Лодзь, которую, по выражению Рота, бог карал промышленностью. На страницах романов Лодзь предстает в образе урбанистического монстра, за фешенебельным фасадом которого прячутся темные переулки, дворы запущенных усадеб, обветшалые бараки и подвалы, где ютится рабочий люд да демобилизованные солдаты, пустыри, где свален мусор и скапливается черная, желтая, густая, как глина, жидкость, фабричная грязь. Этот враждебный к чужакам, проклятый богом город выступает как действующее лицо, играющее судьбами героев и заставляющее их пройти сквозь множество испытаний.


Определенное сходство обнаруживается и в характерах ряда персонажей рассматриваемых романов. Можно вспомнить, например, странную подругу Гавриила Дана — танцовщицу Стасю, которая в итоге уходит от Дана к его кузену, и возлюбленную героя «Улицы» — экзальтированную Любу, с которой ему, однако, так и не суждено встретиться. Но, пожалуй, наиболее явное сходство наблюдается в характерах клоунов — Долли, с которым знакомится герой «Улицы», и Санчина, одного из постояльцев, проживающих на последнем этаже отеля «Савой», где Дан снимает комнату. Клоун Санчин, задыхающийся в испарениях прачечной, целыми годами вдыхавший запахи грязного белья — если не в гостинице «Савой», то в других гостиницах, и клоун Долли, который выхаркивает легкие после каждого представления, но исправно отсылает три четверти заработка домой в Прагу своей старой матери и глухонемой сестре, а сам голодает и гибнет от нужды и от болезни, — едва ли не самые пронзительные и запоминающиеся персонажи обеих книг. Их образы сочетают в себе схожие противоречивые черты: доброту и беззащитность перед смеющейся толпой, мужество и обреченность под натиском бытовых неурядиц. Примечательно, что эти благородные паяцы, упорно продолжающие существовать на грани гибели, предшествовали появлению в литературе и кинематографе 1960-х годов отвратительных клоунов-злодеев, маньяков-убийц, мстящих всему миру за унижения, которые им пришлось перенести на цирковой арене и в жизни.



Бела Бартельс. После боя II


Роль борцов за социальную справедливость и мстителей за всех угнетенных и обездоленных в романах Рабона и Рота берут на себя пролетарии. Значительная часть «Улицы» проходит на фоне всеобщей забастовки текстильщиков, которые требуют от директора фабрики Завадского повышения заработной платы. Впрочем, забастовка, поддержанная коммунистами и активистами профсоюзов, к деятельности которых Рабон относится с нескрываемой иронией, заканчивается вполне мирно. Бастующие получают десять процентов прибавки к жалованью. «Могли получить больше, — объясняет старый рабочий. — Сил не было дальше бастовать».


В романе Йозефа Рота, придерживавшегося леворадикальных взглядов, рабочие-ткачи и солдаты-возвращенцы поднимают восстание, дерутся с войсками, посланными из Варшавы, бросают бомбу в отель «Савой» и в итоге сжигают его дотла. «Отель "Савой", — говорит друг и бывший сослуживец Дана Звонимир Панзин, намеревавшийся совершить революцию в Лодзи, — богатый дворец и тюрьма одновременно… Внизу, в прекрасных обширных комнатах, живут люди богатые… наверху — жалкие псы…» Беспорядки заканчиваются разгромом восставших, многие погибают от пуль на улицах города. «Смерть в продолжение шести лет охотилась на них, на войне и в плену, — подводит неутешительные итоги восстания Гавриил Дан. — Кого преследует смерть, того она и настигает».


Во время восстания погибает и Звонимир, единственный человек, к которому Гавриил Дан испытывал искреннюю симпатию. Это усугубляет его отчужденность от происходящего вокруг. «Я одинок. Сердце мое бьется только из-за меня одного... — признается себе Дан. — У меня нет ничего общего с массою, как нет общего и с единичными личностями».


Герой «Улицы» также постепенно теряет всех, с кем у него завязываются дружеские отношения: безумный поэт Виктор Фогельнест совершает самоубийство, цирковой борец Язон уезжает из города. Горькое, черное одиночество главного героя романа становится невыносимым, оно наваливается тяжким грузом на его душу.


***


Несмотря на отмеченное выше сходство «Улицы» и «Отеля "Савой"», гораздо более значимыми оказываются различия между ними. В связи с этим приведу проницательное замечание Хоне Шмерука, указавшего на «полное отсутствие связи рассказчика „Улицы“ с еврейством»[6]. «Здесь ни разу не упомянуты ни синагога, ни еврейские благотворительные организации, ни другие организации, действовавшие в этом „еврейском“ городе… — продолжал Шмерук. — Более того, среди перечисленных обитателей Лодзи нет ни одной традиционной еврейской семьи»[7]. А в книге Рота, «напротив, обозначено присутствие ортодоксальных евреев в „кафтанах“ (в оригинале — Kaftanjuden[8]. Это наблюдение, на мой взгляд, является ключевым для понимания главного различия между романами, которое лежит в отношении их авторов к своему еврейскому происхождению и, в более широком смысле, к еврейству вообще.


Эмансипированный венский еврей Гавриил Дан (alter ego Йозефа Рота) смотрит на своих польских соплеменников несколько свысока, но в то же время — с нескрываемым любопытством и даже с некоторым мистическим страхом. «Евреи эти либо стоят неподвижно на месте с выражением задумчивости на лице, либо ходят взад и вперед, беспрерывно… — размышляет Дан. — Это — сборище призраков, тут шатаются давно умершие. В течение тысячелетий народ этот странствует по узкой улице». В целом такое отношение вполне вписывается в рамки стереотипных представлений евреев Западной Европы о своих восточноевропейских единоверцах. Ostjuden воспринимались австрийскими евреями как экзотические «свои чужие»: беседовать с ними о еврейских традициях, может быть, и было интересно, но едва ли стоило в их компании появляться в приличном обществе. Как отмечает автор биографической справки о писателе Мария Кланска, «Рот симпатизировал восточноевропейским евреям, однако в течение многих лет не признавал, что имеет с ними общее происхождение»[9]. Подобный взгляд стороннего наблюдателя на традиционную жизнь местечек Восточной Европы можно обнаружить и в других произведениях Рота, например — в главе «Еврейский городок» из его очеркового сборника «Дороги еврейских скитаний». В ней писатель подробно рассказывает о своем посещении двора хасидского цадика[10].



Бела Бартельс. Солдат


В отличие от Гавриила Дана (и Йозефа Рота), польский еврей, главный герой романа «Улица», как и сам Рабон, не испытывает каких-либо переживаний по поводу собственного еврейства. Едва ли можно согласиться с мелькающим в интернете утверждением, что этот литературный персонаж «бесконечно одинок среди толпы христиан». Куда бы ни приводили его скитания по улицам Лодзи, он везде встречает евреев. В цирке «Вангалли» герой Рабона знакомится с уже упомянутыми поэтом Виктором Фогельнестом, атлетом Язоном и клоуном Долли, а в городской ночлежке невольно обращает внимание на двух обитательниц, одна из которых вполголоса произносит минху (послеполуденную еврейскую молитву), другая — женщина в парике, с болезненно-бледным, обессиленным лицом, быстро и отрывисто разговаривает сама с собой.


Описанные в романе евреи растворены в социальной реальности Лодзи, который, как и всякий большой город, нивелирует этнокультурные особенности своих обитателей, превращает их в серую однородную массу. В то же время видимые проявления еврейской жизни привычны, а потому зачастую неинтересны герою-рассказчику и не становятся объектом его рефлексий. Евреи на улицах Лодзи не экзотичны, как Kaftanjuden в произведениях Рота, а до скучного банальны в стремлении выжить в смутное послевоенное время. Вспомнить хотя бы хозяина квартиры, в которой иногда ночевал герой «Улицы», — маленького еврея с бледным, исхудалым, изможденным лицом и хитрыми быстрыми глазами.


Если Рот высмеивает еврейскую благотворительность в лице заезжего американского миллионера Генри Бломфельда, на помощь которого рассчитывал весь город, а в еврейском квартале даже воздерживались от совершения сделок — дела шли туго, — и откладывали заклад постельного белья, взимание ссуд под дома и свадьбы, то Рабон демонстративно не замечает деятельность еврейских филантропов, вероятно заранее считая ее бессмысленной тратой времени и денег.


Не будет преувеличением сказать, что в романе «Улица» запечатлен, так сказать, взгляд изнутри на разобщенное еврейское общество Лодзи. Это взгляд очевидца, не считающего нужным выделять себя из общей массы евреев, а евреев — из общей массы городских обывателей, которые влачат одинаково жалкое существование, страдают от нищеты и бытовой неустроенности, а порой сходят с ума от несчастной любви или внезапных приступов агрессивного патриотизма. Разве что проявления антисемитизма, например — со стороны вербовщиков французских заводов, отказавших герою «Улицы» в приеме на работу на том основании, что он — еврей, заставляют его особенно остро чувствовать боль своего экзистенциального одиночества.



Бела Бартельс. Совет


К сожалению, не сохранилось никаких свидетельств о том, что Исроэл Рабон читал «Отель "Савой"» или другие произведения Йозефа Рота, хотя это вполне вероятно. По сообщению Шмерука, Рабон «создавал или редактировал переводы на идиш иноязычных романов», в том числе немецкоязычных авторов[11]. Порой возникает впечатление, что писатель, отталкиваясь от отдельных эпизодов романа своего предшественника, переосмысливает их, доводя до абсурда или упаковывая в зловещие, гротескные формы, и тем самым, подобно другому своему современнику, Кафке, пытается преодолеть собственные комплексы и мрачные предчувствия будущих катастроф. Ведь, в отличие от Гавриила Дана, герою «Улицы», как и ее автору, в общем-то, некуда бежать.


Так, эпизод о неудачной попытке создания сети кинотеатров жуликоватым господином со стеклянным глазом Эрихом Кёлером, лишь пунктирно намеченный в романе Рота, получает у Рабона яркое сатирическое воплощение в тех сценах, где его герой комментирует в духе революционных манифестов популярные фильмы, а отрывочные, не лишенные лирической рефлексии воспоминания Дана о времени, проведенном в русском плену, перекликаются с обстоятельным рассказом отставного солдата Шварца из «Улицы» о его приключениях в Сибири и Японии. То же можно сказать и о некоторых других эпизодах, причем иногда при их анализе напрашиваются параллели с газетной публицистикой Йозефа Рота. Канвой для истории атлета Язона, сконструированной по лекалам авантюрного бульварного романа, мог послужить приведенный Ротом в очерке «Беженцы с Востока» рассказ венгерского еврея Гезы Фюрста о его службе в Красной армии Белы Куна и последовавшем бегстве в Германию[12]. А в образе старого русского генерала, который бил себя кулаком в грудь и беспрестанно молил: «Смилуйся, Христос, над нашей Россией!», угадываются черты подполковника Берзина, патетически вопрошавшего: «Где Россия, великая Россия?!» О встрече с этим бывшим царским офицером, ставшим берлинским беженцем, Рот рассказал в очерке «О бездомных»[13]. Собственно говоря, в сборнике Рота «Берлин и окрестности» весь раздел «На дне жизни», живописующий один из берлинских приютов для беженцев из стран Восточной Европы, воспринимается как журналистский эскиз к главам «Улицы», посвященным жизни лодзенской ночлежки, куда в итоге попадает главный герой Рабона.


***


Роман «Улица» можно рассматривать как ответ польского еврея Рабона рафинированному венскому интеллигенту Роту и, в более широком смысле, как отражение давней драмы непонимания и взаимного отчуждения между Ostjuden и Westjuden. Во время сравнительного чтения двух книг возникает ощущение диалога между писателями, одного из которых мы хорошо знаем, а со вторым знакомимся впервые. По сути, оба они рассказывают одну и ту же историю, конец которой кому-то известен по личному военному опыту, а кому-то — по воспоминаниям тех, кто таким опытом обладал. Но рассказывают они ее по-разному. Роман Йозефа Рота — модернистское произведение, основывающееся на поисках смысла в хаотичной, с трудом поддающейся пониманию послевоенной действительности. Роман Исроэла Рабона, используя современную терминологию, можно назвать постмодернистским, не забывая тем не менее, что он был написан более восьмидесяти лет тому назад. В нем стирается грань между реальностью и галлюцинациями, между явью и ночными кошмарами, причем реальность подчас оказывается более фантастической и ужасной, чем безумные картины, возникающие в воображении героя. К тому же автор романа «Улица» легко преодолевает жанровые условности и границы между «высокой» и популярной литературой, мастерски играет с разными смыслами и контекстами. Эти различия не в меньшей, а скорее в большей степени, чем сходства, — а также и то, что одну из книг можно рассматривать как своего рода ключ к смыслам другой, — превращают сравнительное их чтение в увлекательное интеллектуальное приключение.


Александр Иванов


P. S. Летом прошлого года в Санкт-Петербурге прошла выставка «На улице у отеля "Савой"», на которой экспонировались графические работы художницы Белы Бартельс, созданные по мотивам романов Рота и Рабона. Несколько из этих работ я выбрал в качестве иллюстраций к своей статье. Запечатленные на них люди и демоны, заполнявшие когда-то улицу у отеля «Савой», вместе создают напряженную и подчас жуткую художественную реальность, которая не только придает текстам романов дополнительное визуальное измерение, но во многом оказывается созвучной нашим сегодняшним тревогам и надеждам.

А. И.


[1] Nadler B. The Last Book I Loved, The Street // The Weekly Rumpus. 2011. 24 October (на сайте: http://therumpus.net/2011/10/benjamin-nadler-the-last-book-i-loved-the-street/).

[2] Рабон И. Улица: Роман / Пер. с идиша Н.Гольден, В.Дымшица, В.Шубинского, А.Глебовской; Под ред. В.Дымшица. М.: Текст, Книжники, 2014. 256 с. (Блуждающие звезды). Цитаты из этого издания в настоящей статье приводятся курсивом.

[3] Рот Й. Отель «Савой»: Роман / Пер. с нем. Г.Генкеля. М.: Ад Маргинем Пресс, 2012. 128 с. Цитаты из этого издания в настоящей статье приводятся курсивом.

[4] Шмерук Х. Исроэл Рабон и его книга Ди гас («Улица») // Рабон И. Улица. М., 2014. С. 245. Статья впервые увидела свет в качестве предисловия к переизданию романа на языке оригинала, вышедшему в иерусалимском академическом издательстве «Magnes Press» в 1986 году.

[5] См. об этом: Субботин А.П. Борьба Москвы с Лодзью: Ист.-эконом. очерк. СПб., 1889.

[6] Шмерук Х. Указ. соч. С. 224.

[7] Там же. С. 225.

[8] Там же. С. 246.

[9] Klanska M. Joseph Roth // The YIVO Encyclopedia of Jews in Eastern Europe. New Haven; London, 2008. Vol. 2. P. 1598.

[10] См.: Рот Й. Дороги еврейских скитаний. М., 2011. С. 52–59.

[11] Шмерук Х. Указ. соч. С. 207.

[12] См.: Рот Й. Берлин и окрестности. М., 2013. C. 129. В раздел «На дне жизни» этого сборника вошли очерки Йозефа Рота, публиковавшиеся в газете «Нойе Берлинер Цайтунг» в 1920 году.

[13] См.: Там же. С. 127–128.