Опубликовано в журнале «Народ Книги в мире книг» (Санкт-Петербург)
№ 141 / Август 2019 История
Киевская еврейская литературная группа «Бой» |
|
||||||||
Многотиражка Государственного еврейского театра БССР «Фар магнитбойен фун кунст» («За магнитострои искусства»; Минск, 1932)
В конце 1920-х в сложносоставные слова советского идиша вошел компонент «бой», копировавший русское «строй» (а также украинское и белорусское «буд») — в таких знаковых словообразованиях первой пятилетки, как, например, «Днепрострой» и «Магнитострой». Соответствующими еврейскими эквивалентами нередко украшали тогда названия литературной и журналистской продукции. «Днепрбой» — так озаглавили поэты Ицик Фефер и Хаим Гильдин свои стихотворные прославления трудового подвига, который совершили строители ГЭС в моем родном городе Запорожье. Первая поэтическая книга, увидевшая свет в Биробиджане, называлась «Биребиджанбой». Произошло это в 1932 году, но широкая известность придет к ее автору, Эммануилу Казакевичу, лишь после войны, когда он покинет еврейский литературный цех и начнет писать прозу по-русски. В том же 1932 году в Минске БелГОСЕТ к пятилетию театра выпустил одноразовую многотиражку «Фар магнитбойен фун кунст» («За магнитострои искусства»), а издательство Белорусской академии наук — книгу партийного работника и литературного критика Хацкеля Дунеца под сходным лозунгообразным заглавием «Фар магнитбойен фун дер литератур» («За магнитострои литературы»). На тот момент Дунец занимал должность заместителя наркома просвещения БССР. Он будет расстрелян в октябре 1937-го…
Книга Хацкеля Дунеца «Фар магнитбойен фун дер литератур» («За магнитострои литературы»; Минск, 1932) Неологизм «бой» существовал не только как часть словообразований. Под таким названием сплотили свои ряды еврейские писатели Украины. Точнее — часть писателей. Был среди них, скажем, поэт Лейб (Лев) Квитко — к тому времени (конец 1920-х) еще не написавший ничего из стихов, которые в русских переводах станут позднее классикой советской детской поэзии. В приговоре, вынесенном Военной Коллегией Верховного Суда СССР в июле 1952 года по делу Еврейского антифашистского комитета, о нем сообщается следующее:
Подсудимый Квитко, возвратясь в СССР в 1925 году после бегства за границу, примкнул в гор. Харькове к националистической еврейской литературной группировке «Бой», возглавлявшейся троцкистами[1].
Согласно заключению Военной Коллегии, с той же зловредной группировкой был когда-то связан и поэт Перец Маркиш, кавалер (причем единственный среди литераторов, писавших на идише) высшей государственной награды — ордена Ленина[2].
В ходе закрытого суда, на котором в конце концов вынесут смертный приговор и Квитко, и Маркишу, и еще одиннадцати подсудимым, один из них, поэт Ицик Фефер, упоминал в своих показаниях, что «Бой» была создана неким Фельдманом (о нем позже) «по поручению троцкистского центра»[3]. Судя по доступным документам, и ранее, в 1937 году, то есть за полтора десятилетия до печально знаменитого судебного процесса, киевские следователи НКВД считали участников этого литературного объединения «ярыми националистами»[4].
Основной источник информации о группе «Бой» в разного рода справочниках, а также в работах историков советской еврейской литературы, — монография Аврома Абчука «Этюды и материалы к истории еврейского литературного движения в СССР, 1917–1927», написанная, можно сказать, «по следам событий»[5]. Однако на самом деле Абчук сообщил о деятельности группы, учрежденной в 1927 году, не так уж много. Более подробные сведения о ней предполагалось, видимо, включить во вторую часть книги, посвященную последующему этапу. Но даже если что-то из этой второй части Абчук написать успел (до того, как его жизнь вошла в трагическую фазу, завершившуюся расстрелом), то рукопись, скорее всего, сгинула в недрах НКВД. Во всяком случае, нам о ней ничего не известно.
Следует отметить: при чтении монографии сегодняшний исследователь сталкивается с существенной проблемой, связанной отнюдь не только со скудостью изложенной информации. Название книги звучит академично, но в реальности представленный Абчуком анализ имеет к науке весьма косвенное отношение. Советским ученым той эпохи полагалось считать себя бойцами «научного фронта». Неудивительно, что Абчук видел свою «боевую задачу» так: подтвердить безусловную правильность пролетарского направления в советской литературе и ложность альтернативного пути, предложенного среди прочих и писателями из группы «Бой». Более того, автору важно было показать, что суть непролетарского направления безусловно контрреволюционная, или, пользуясь синонимом из тогдашнего политического языка, троцкистская. Как следствие, вышедшее из-под его пера наукообразное повествование содержит множество кропотливо собранных документов, но по сути представляет собой явно кривое зеркало событий, небесстрастным свидетелем или даже участником которых оказался Абчук, киевский прозаик средней руки и идеологически зашоренный литературовед[6].
В результате потери Киевом статуса столицы Украины (на период от окончания Гражданской войны и до января 1934 года) многие литераторы, в том числе и еврейские, перебрались в Харьков, где обосновались столичные издательства и редакции. Ряд видных киевских писателей — Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Дер Нистер, Лейб Квитко, Давид Гофштейн и некоторые другие — еще в начале 1920-х уехали за границу.
Тем не менее город не покинули такие заметные, по крайней мере на местном уровне, литературные фигуры, как Липа Резник, Эзра Фининберг, Ноях Лурье, Давид Волкенштейн. Да и Гофштейн после двухлетней эмиграции поселился в Киеве, а не в Москве, где жил накануне отъезда. Из их голов совсем не выветрились идеи строительства высокой культуры на языке идиш — культуры, призванной прийти на смену отмирающей, по их мнению, религии в качестве стержня новой, секулярной еврейской идентичности. Эти идеи исповедовала, в частности, «Культур-лига» — культурно-просветительная организация, созданная группой социалистически ориентированной еврейской интеллигенции Киева в 1918 году, в пьянящей атмосфере послереволюционных надежд. Разумеется, в числе отцов-основателей присутствовали и писатели, а квартира Бергельсона, наиболее значительного киевского еврейского прозаика (известного тогда, правда, еще в довольно узких кругах), стала местом проведения «мозгового штурма», завершившегося принятием решения об образовании такой структуры[7]. Впоследствии «Культур-лига» послужила моделью для аналогичных идишистских обществ, возникших в самых разных уголках света[8]. На Украине же ее советизированные остатки, включая издательство, продолжали функционировать вплоть до конца 1920-х[9]. По существу, группа «Бой» и предшествовавшие ей литературные ассоциации тоже являлись осколками «Культур-лиги».
В Киеве оформилась и другая, не связанная с «Культур-лигой» еврейская писательская среда, для которой общепонятность создаваемых произведений была куда важней, чем их эстетическое качество и преемственность с дореволюционной литературной традицией. В 1921 году в городе возникло издательство «Лирик» («Лирика»), и вскоре в нем приступили к выпуску серии книг «Видервукс» («Поросль»), представлявшей читателям начинающих авторов. Затем название «Видервукс» перешло к группе литературных новобранцев пролетарского направления, а их лидер Ицик Фефер приобрел известность как мастер поэзии, написанной в доступном широкой аудитории стиле «просте рейд» — «простого разговора». В тот период из Москвы в Киев перебрался Хаим Гильдин, вполне заслуженно считавший себя родоначальником советской еврейской пролетарской литературы. По возвращении из Палестины к пролетарским писателям неожиданно примкнул и Гофштейн, творчество которого никак не соответствовало декларируемым «Порослью» критериям. Добрушин, хорошо знавший Гофштейна, прокомментировал это его решение пословицей «Аз эсн хазер из фет» («Если есть свинину, так уж жирную») и объяснил желанием загладить идеологические «грехи», приведшие поэта к эмиграции[10].
И все-таки самой многочисленной и влиятельной оставалась группа литераторов, сохранивших приверженность воззрениям «Культур-лиги», в соответствии с которыми писателю, а также художнику и актеру, не следовало подстраиваться под массового читателя, а наоборот, читатель должен был — благодаря самообразованию, а также деятельности просветительских учреждений — поднимать собственный уровень до понимания высокой культуры. В 1922–1924 годах сторонники этого направления связывали свои надежды с московским журналом «Штром» («Поток»), основанным выходцами из Киева — Иехезкелем Добрушиным, Наумом Ойслендером, Давидом Гофштейном и Ароном Кушнировым. Среди его авторов присутствовали как «попутчики», которые приветствовали революцию, но не могли согласиться с некоторыми аспектами советской реальности, так и правоверные большевики, согласные со всем. Но хотя «Штром», несомненно, являлся советским — фактически первым советским — еврейским литературным журналом, его редакторам так и не удалось получить государственную субсидию, что в конце концов и привело издание к закрытию.
Летом 1924 года несколько киевских писателей, прежде всего Резник, Волкенштейн, Лурье и Фининберг, предприняли безуспешную попытку придать своей группе официальный статус при профсоюзе работников просвещения. В подготовленном ими информационном тексте сообщалось:
…некоторые наши товарищи питали иллюзии, что вместе с еврейской литературной средой Москвы и с помощью имеющихся там материальных средств удастся наконец совместными усилиями создать… трибуну для литературы и искусства. <…> Почти два года существования «Штрома» в Москве полностью разрушили все подобные иллюзии. В результате ясной стала необходимость собраться и объединиться на нашей родной земле — в Киеве[11].
Еще одна неудача с регистрацией постигла тех же инициаторов в феврале 1925-го. Зато у группы появилось самоназвание «Антене» («Антенна») — видимо, подразумевался «улавливатель» процессов в обществе и литературе. Но, по утверждению Абчука, ни в печати, ни в официальных документах это модерновое (для начала 1920-х) название не упоминалось. Собрание «Антенны» одобрило декларацию, которую, кроме четырех упомянутых выше деятелей, подписали начинающие прозаики Гершл Орланд и М.Даниэль (Марк Мейерович), а также поэт Двойра Хорол, племянница Давида Бергельсона. Даниэль (отец советского диссидента послесталинского времени Юлия Даниэля, родившегося в том же 1925 году) жил в Москве, где в журнале «Штром» и появились его первые публикации. В книге Абчука упоминается также секретарь группы по фамилии Бергельсон, но остается неизвестным, кто был этот человек. Не вызывает сомнений, что речь шла не о Давиде Бергельсоне, в ту пору обитавшем в Берлине (он возвратится в СССР в 1934-м).
В декларации, оставшейся тогда неопубликованной, но воспроизведенной позднее в книге Абчука (первое послереволюционное десятилетие было урожайным на пространные и глубокомысленные литературные манифесты), «Антенна» подчеркивала свое родство с группой украинских писателей «Гарт» («Закалка»). Нояха Лурье даже откомандировали в Харьков на съезд «Гарта», состоявшийся там в марте 1925 года. «Гарт» привлекал тем, что его члены — в том числе ставшие впоследствии классиками украинской литературы Владимир Сосюра и Павло Тычина, а также кинодраматург и режиссер Александр Довженко — тоже критически относилась к идее «массовости», опасаясь, что это приведет к снижению художественного уровня литературных произведений. Важным являлось и то, что «Гарт» подчеркивал необходимость развития литератур национальных меньшинств Украины[12].
Два года спустя участники «Антенны», за исключением Орланда (в 1930-е он займет заметное место среди советских еврейских романистов), заявят о создании группы «Бой». Этому заявлению предшествовали попытки киевских партфункционеров объединить всех еврейских писателей в одной организации. «Антенна» выразила готовность прислушаться к аргументам партийного руководства и слиться с группой «Видервукс», но только если условия объединения окажутся «приемлемыми» и членство начинающих авторов будет одобрено специальной квалификационной комиссией.
22 февраля 1925 года удалось созвать собрание почти всех киевских литераторов, писавших на идише. Многие из них, например Авром Веледницкий и Анюта Пятигорская, делали лишь первые шаги в литературе. К еще одному из присутствовавших, Ицику Кипнису, известность придет через год, когда выйдет его книга «Хадошим ун тег» («Месяцы и дни»), ставшая крупным явлением в еврейской художественной прозе (в 1929-м она будет переиздана в Вильно, а в 1930-м Госиздат опубликует ее русский перевод). Участвовали и ветераны еврейского культурного строительства. Так, Шимон Добин (Шимойни), один из руководителей «Культур-лиги» первых послереволюционных лет, входил в свое время в круг близких друзей Шолом-Алейхема, а филолог и историк Бер Слуцкий начал печататься на идише еще в 1904 году — на страницах «Дер фрайнд», первой ежедневной «жаргонной» газеты в России. Собрание приняло предложение Фефера о названии единой организации: Ассоциация еврейских писателей Украины «Октябрь». Но уже через два дня, 24 февраля, после первого же — весьма бурного — заседания правления, она прекратила свое существование[13].
Очередную попытку создать Ассоциацию еврейских писателей Украины предприняли в октябре. В новой (или обновленной) структуре принял участие Лейб Квитко, вынужденный срочно приехать в Страну Советов из Гамбурга (там его, члена германской компартии, могли ждать серьезные неприятности) и получивший место ответственного секретаря в харьковском «толстом» литературном журнале «Ди ройте велт» («Красный мир»), который выходил с сентября 1924 года. Давида Фельдмана, редактора этого журнала, избрали представителем ассоциации в Харькове[14]. О Фельдмане известно крайне мало. Герш Смоляр, участник коммунистического движения в Польше, перебравшийся в СССР, в своих воспоминаниях описал его как «очень способного, высококультурного человека», «интеллигентного литературоведа» и «знатока еврейской литературы»[15].
Первый номер журнала «Ди ройте велт» (Харьков, 1924) Литературный альманах «Украйне» (Киев, 1926) Единственным продуктом деятельности Ассоциации еврейских писателей Украины стал альманах «Украйне» («Украина»), вышедший в издательстве «Культур-лига» в 1926 году с номером 1 на обложке. В числе его авторов — представители обоих противоборствовавших направлений. 1926-й вообще представляется «годом перемирия». Еще в апреле еврейские писатели Москвы, Киева, Харькова и Минска обратились с совместным открытым письмом к своим коллегам в Европе и Америке:
— Мы строим! А вас, друзья-писатели, мы призываем: — Помогите! Для наших самых лучших — для Менделе, для Шолом-Алейхема, для Переца — это было лишь мечтой: превращение народа из дельцов рынка и менахем-мендлов в созидателей и трудящихся. Сейчас становится реальностью эта мечта многих поколений[16].
Под обращением стояло 48 подписей, что стало своеобразной перекличкой едва ли не всех активных еврейских литературных кадров страны. Но перемирие (если таковое действительно имело место) не затянулось. Второй выпуск альманаха «Украйне» так никогда и не появился. Между тем журнал «Ди ройте велт» фактически стал трибуной «Антенны» (она же «Бой»), да и не только этой группы, толком так никогда и не превратившейся в полноценную организацию. Говоря точнее, вокруг «Ди ройте велт», самого значительного в тот период советского литературного издания на идише, сплотились единомышленники, которых объединяло неприятие массовой пролетарской культуры и стремление к кооперации с зарубежными еврейскими писателями, симпатизировавшими советскому проекту.
Исаак Нусинов, игравший заметную роль среди московских литературоведов и вошедший в историю как один из идеологов так называемого «вульгарно-социологического направления», писал в «Ди ройте велт», что советская еврейская литература вынуждена была оставаться преимущественно мелкобуржуазной, а не пролетарской. По его мнению, это отражало характер еврейского населения, особенно его массы, продолжавшей говорить и читать на идише[17].
Зимой 1926–1927 годов партийные деятели Украины предприняли еще одну попытку объединить писателей под общей организационной крышей. Но Липа Резник от лица своих сотоварищей сразу заявил, что это невозможно, так как ими уже создана новая группа — «Бой»[18]. Той же зимой оформилась Ассоциация революционных еврейских писателей, основу которой составила группа «Видервукс». Летом 1927-го манифесты обеих «коалиций» напечатал «Ди ройте велт». Но у руля журнала стоял уже другой редактор — Михл Левитан, ветеран еврейского революционного движения, чья биография пестрит различными партиями и должностями. Как явствовало из его сопроводительной статьи, в декларации «Бой» Левитана встревожило отсутствие классово четкого определения того, что участники признавали ценным из наследия дооктябрьской литературы. Такая нечеткость, по словам редактора, могла «даже завести в руки мелкобуржуазной идеологии»[19].
В ноябре 1927 года Фининберг писал американскому еврейскому поэту и драматургу Г.Лейвику, пользовавшемуся огромным авторитетом у советских коллег, что в результате «группировок и перегруппировок» появились две ассоциации: пролетарских писателей и «Бой». К середине ноября группа «Бой» планировала выпустить сборник статей по актуальным вопросам современной еврейской литературы[20]. Как и многие другие планы, этот проект остался нереализованным.
«Бой» и Ассоциация революционных еврейских писателей выбрали, как и следовало ожидать, противоположные «поля гравитации» в украинской литературной жизни. Писатели из первой группы считали себя идейно и эстетически связанными со Свободной академией пролетарской литературы — ВАПЛИТЕ (Вільна академія пролетарської літератури), стремившейся к созданию произведений, которые отвечали бы высоким мировым критериям. В свою очередь вторая группа видела себя частью Всеукраинского союза пролетарских писателей — ВУСПП (Всеукраїнська спілка пролетарських письменників). С апреля 1928 года в Харькове начал выходить журнал ВУСПП на идише под названием «Пролит» (сокращение от «пролетарише литератур» — «пролетарская литература»).
Первый номер журнала «Пролит» (Харьков, 1928) Создание Всеукраинского союза пролетарских писателей проходило под негласным руководством функционеров КП(б)У, обвинявших ВАПЛИТЕ в украинском национализме[21]. Под давлением сверху ВАПЛИТЕ в январе 1928-го вынуждена была объявить о «самороспуске». Вскоре прекратила свое существование и группа «Бой». Настало время каяться, то есть признавать — то ли искренне, то ли из инстинкта самосохранения — правильность позиции оппонентов, получивших политическую и материальную поддержку от властей.
В 1930 году покаянная статья Нусинова «Куда идет наша литература?» вышла в журнале «Ди ройте велт». Маститый ученый критиковал себя за то, что на протяжении многих лет он недооценивал значение и роль пролетарской литературы, а также заслуги тех, кто создавал группы еврейских пролетарских писателей, обеспечивая тем самым организационные формы для перехода «от наблюдения к участию» в революционном строительстве. Теперь Нусинов утверждал: будущее еврейской литературы может быть связано только с ориентацией на пролетариат. К такому пониманию, по мнению автора статьи, пришли и писатели, а потому лишь единицы из них оставались за пределами пролетарских объединений[22].
В апреле 1931-го в журнале «Пролит» с самобичеванием выступил и давно исчезнувший из еврейской литературной жизни Фельдман. В своем письме он называл себя инициатором создания «Бой» и признавал, что раньше принадлежал к троцкистам. С высоты осознания своей прежней «антипартийной линии» Фельдман характеризовал созданную им группу так:
Литературное объединение «Бой» объективно являлось антипролетарской, национал-уклонистской организацией в области еврейской литературы — организацией, которая своим особым образом выражала недовольство еврейской мелкобуржуазной интеллигенции той правильной политической линией, которую КП(б)У проводила в области национально-культурного строительства в еврейской среде[23].
Вскоре выступить с публичным раскаянием пришлось также писателю и литературоведу Мееру Винеру. 24 февраля 1932 года его письмо напечатала киевская газета «Пролетарише фон» («Пролетарское знамя»). Среди прочего он писал:
Литорганизация «Бой» выражала правооппортунистическую, мелкобуржуазную идеологию как в своей декларации, так и в большей части книг ее членов (Фельдмана, Винера, Лурье, Фининберга, Ойслендера), в определенных ее концепциях, например в неприятии пролетарской литературы… Поэтому нет ничего удивительного в том, что среди членов «Бой» мог замаскироваться троцкист (Фельдман). Это указывает на особую вредность этой организации[24].
Судьбы «покаявшихся» сложатся по-разному. Фельдман падет жертвой Большого террора. Винер погибнет в рядах народного ополчения осенью 1941-го. Нусинов еще почти на два десятилетия сохранит свое влияние в академической среде. В 1935 году на пленуме правления Союза писателей СССР в Москве он не преминет указать, что в литературах братских народов «иногда слишком поздно разоблачается контрреволюционная сущность тех или иных произведений». Пример при этом приводился такой:
Так… случилось с книгой еврейского писателя Абчука; троцкистская по своему существу книга эта тем не менее до самых последних дней пользовалась поддержкой части критики…[25]
Речь, очевидно, шла о «производственном» романе Абчука «Гершл Шамай». Характерно, что инвективы Нусинова прозвучали в унисон с еще более хлестким высказыванием, содержавшимся в докладе, с которым выступил на пленуме Александр Щербаков, ответственный работник ЦК ВКП(б) и по совместительству оргсекретарь Союза писателей (через несколько лет он станет первым секретарем московского обкома партии):
Только притуплением бдительности (да еще далеко не изжитыми остатками групповщины) можно объяснить такой факт, как захваливание многими еврейскими критиками и писателями троцкистской книжки Абчука[26].
Похоже, кто-то из еврейской литературной среды (возможно, сам Нусинов или его близкий друг Маркиш, руководивший в Москве еврейской секцией писательского союза) послужил источником этого заключения, вложенного в уста партаппаратчика, не имевшего, скорее всего, ни малейшего понятия, кто такой Абчук и о чем он писал в своей якобы «троцкистской» книге… Итог жизни Нусинова оказался трагическим: он впал в немилость во второй половине 1940-х и, заклейменный как «космополит», умер в тюрьме.
В незлопамятные годы группа «Бой» сверкнула бы «мимолетным виденьем» в истории культурной жизни. Ее участники в 1934-м влились в еврейские секции Союза писателей, где перемешались со сторонниками других «самораспустившихся» или ликвидированных по указу сверху литературных ассоциаций. Так, в один день членами союза стали Абчук, Лурье, Кипнис и Резник[27]. Однако советские годы, особенно 1930-е, отличались исключительной злопамятностью. Неудивительно, что, как уже было сказано в начале этих заметок, в зазеркалье чекистского делопроизводства группа «Бой» отнюдь не осталась забытой. Но при этом приверженцы ее идеалов, да и вообще подавляющее большинство еврейских писателей Украины, в эпоху Большого террора оказались нетронутыми «карающим мечом» сталинского «правосудия» — в то время как украинская литературная среда понесла колоссальные потери. По одной из оценок, из 259 авторов, чьи публикации на украинском языке увидели свет в 1930 году, только тридцать шесть продолжали печататься в 1938-м[28].
Было ли «милосердие», проявленное властями по отношению к еврейским литераторам, случайностью? Или они просто не представляли собой «опасность», учитывая незначительность их читательской базы? Можно предположить, что куда более существенную роль сыграло желание кремлевского руководства продемонстрировать отличие собственной политики от происходившего в нацистской Германии. Обратим внимание на тот факт, что в ноябре 1936 года Вячеслав Молотов, глава советского правительства, вдруг процитировал в своей речи ответ Сталина на вопрос Еврейского телеграфного агентства об антисемитизме — ответ, данный «вождем народов» еще в январе 1931-го, но остававшийся недоступным для советских читателей:
Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма является наиболее опасным пережитком каннибализма. Антисемитизм выгоден эксплуататорам как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся. Антисемитизм опасен для трудящихся как ложная тропинка, сбивающая их с правильного пути и приводящая их в джунгли. Поэтому коммунисты как последовательные интернационалисты не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется антисемитизм как явление глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью[29].
А в марте 1937 года известинская статья Лиона Фейхтвангера почеркнула контраст между положением евреев в СССР и в Германии[30].
Писатель-коммунист Давид Сфард, вынужденный с началом Второй мировой войны бежать из Варшавы в ставший на пару лет советским Белосток, через какое-то время, вступив в Союз писателей и поработав в его аппарате, нарисовал для себя парадоксальную картину еврейской культурной жизни в СССР: с одной стороны, власти пытались минимизировать влияние национальной культуры, но, с другой стороны, щедро финансировали ее развитие. Иными словами, еврейская культура активно использовалась в пропагандистских кампаниях (мол, смотрите, как у нас все здорово), но одновременно должна была постепенно терять свою аудиторию. Стратегической целью, в глазах Сфарда, являлась всемерная ассимиляция евреев[31]. В эту картину хорошо вписывалась элитарная программа «Культур-лиги» и ее продолжения в лице группы «Бой». Убедительным доказательством существования двоякой стратегии, описанной Сфардом, стало закрытие в 1938 году всех еврейских учебных заведений европейской части страны, но сохранение еврейских театров и периодических изданий, а также еврейских секций в Союзе писателей. Более того, при раздаче орденов еврейским писателям в конце 1930-х большинство награжденных — Маркиш, Квитко, Гофштейн — были исторически и эстетически связаны именно с «Культур-лигой»[32]. Репрессии поглотят их десятилетие спустя, когда уже и сама литература на идише покажется властям не просто ненужной, но и вредной. [1] Неправедный суд: последний сталинский расстрел / отв. ред. В.Наумов. М., 1994. С. 379. [2] См.: Там же. С. 380. [3] Там же. С. 106. [4] См.: Рубльов О., Якубова Л. Органи етнополітичного регулювання в контексті політики коренізації: український досвід. Київ, 2014. С. 306. [5] См.: Abtshuk A. Etyudn un materialn tsu der geshikhte fun der yidisher literatur-bavegung in FSR’’R, 1917–1927. Kharkov, 1934. На титульном листе монографии значилось: «Первая книга» — следовательно, планировалось и продолжение. [6] О биографии Абчука см.: Меламед Е. Ирония судьбы Аврома Абчука // Народ Книги в мире книг. 2017. № 127. С. 8–11; Он же. Еще раз о судьбе Аврома Абчука // Там же. № 130. С. 1–4. [7] См.: Kats M. Vos di yidishe arbeter tuen in Rusland tsu farshpreytn bildung // Forverts. 1920. 12 sent. Z. 9. [8] См. об этом, например: Казовский Г. Художники Культур-лиги. М.; Иерусалим, 2003. С. 11–41; Estraikh G. The Yiddish Kultur-Lige // Modernism in Kyiv: Jubilant Experimentation / ed. by I.Makaryk and V.Tkacz. Toronto, 2010. P. 197–217. [9] См.: Костик Є.П. Організаційна структура та господарсько-економічна діяльність кооперативного видавництва «Культур-ліга» у контексті вивчення проблем економічної історії // Економ. вісник Переяслав-Хмельниц. держ. пед. ун-ту ім. Григорія Сковороди. 2019. № 40. С. 110–122. [10] См.: Briv fun yidishe sovetishe shraybers / red. M.Altshuler. Yerusholaim, 1979. Z. 48. О «грехах» Гофштейна см.: Эстрайх Г. Еврейская литературная жизнь Москвы, 1917–1991. СПб., 2015. С. 64–66. [11] Цит. по: Abchuk A. Op. cit. Z. 182. [12] См.: Ibid. Z. 183, 187–190. [13] См.: Ibid. Z. 193–195. [14] См.: Ibid. Z. 196. [15] См.: Smolyar H. Fun ineveynik: zikhroynes vegn der yevsektsye. Tel-Aviv, 1978. Z. 171, 249, 424. [16] Tsu ale yidishe shrayber in Eyrope un in Amerike // Der emes. 1926. 15 april. [17] См. его статью о социальных движущих силах в еврейской литературе: Nusinov Y. Di sotsyale traybkreftn fun undzer literatur // Di royte velt. 1925. № 13. Z. 74; 1926. № 1. Z. 125. [18] См.: Abchuk A. Op. cit. Z. 212. [19] Ibid. Z. 222. [20] См.: Briv fun yidishe sovetishe shraybers. Z. 411. [21] См.: Когут О.В. Літературно-мистецькі процеси в Україні в 1920–1930-х рр. // Вісник Житомир. держ. ун-ту ім. Івана Франка. 2015. № 1. С. 193. [22] См.: Nusinov Y. Vuhin geyt undzer literatur? // Di royte velt. 1930. № 5. Z. 102–116. [23] Feldman D. In der yid. sektsye fun “VUSP’’P” // Prolit. 1931. № 4/5. Z. 120. [24] Цит. по: Abchuk A. Op. cit. Z. 226–227. [25] Прения по докладам о критике // Лит. газ. 1935. 6 марта. [26] Речь тов. А.С.Щербакова // Лит. газ. 1935. 10 марта. [27] См.: Прием в Союз советских писателей // Лит. газ. 1934. 6 июня. [28] См.: Жулинский М. Художник, распятый на кресте политики: судьба Владимира Винниченко // Дружба народов. 1989. № 12. С. 147. [29] Речь тов. В.М.Молотова о новой конституции // Правда. 1936. 30 нояб. [30] См.: Фейхтвангер Л. Евреи в СССР и в фашистской Германии // Известия. 1937. 20 марта. [31] См.: Sfard D. Mit zikh un mit andere. Yerusholaim, 1984. Z. 119. [32] См.: Указ Президиума Верховного Совета СССР: О награждении советских писателей // Лит. газ. 1939. 5 февр. |
|