В 1998 году московское издательство «Вагриус» выпустило новый сборник произведений лауреата Нобелевской премии по литературе, американского еврейского писателя Сола Беллоу. В сборник вошли романы «Герцог», «Лови момент» и «Между небом и землей»[1].

Неотправленные письма («Герцог»)

Человек напрашивается в гости к старой подруге, живущей в другом городе. Приезжает, здоровается с хозяевами, проходит в отведенную ему комнату, оглядывается, садится за стол, пишет записку с извинениями, выходит через черный ход и, не прощаясь, спешит на вокзал, чтобы уехать домой. Кто он, этот человек — истерик, эпатажный тип или просто ненормальный? Это — Мозес Елкана Герцог, герой романа Сола Беллоу. Герцог — один из тех, кого в Америке называют «высоколобыми». Он — университетский профессор, историк культуры, автор книги «Романтизм и христианство», интеллектуал, воспитанный на книгах Канта и Спинозы, человек, привыкший к постоянному дискурсу, поверяющий свои поступки постулатами «чистого разума». Но, как сказал современный поэт: «Жизнь — это крах философии. Самой. Любой». И то, что произошло с Герцогом, безжалостно подтверждает эту мысль. Герцогу изменила жена, отобрала любимую дочь, сообщила полиции, что опасается его преследований, намекнула психиатру о невменяемости бывшего мужа. Ненормальным считают его брат и сестра. И это действительно так, если брать за норму здоровый американский прагматизм. «Жалости заслуживала глупейшая умственность Герцога, его несуразная манера осмысливать свои неприятности в высоких категориях», — говорит о Герцоге его бывшая жена Маделин. Герцог сталкивается с жестоким, вульгарным, отвратительным хаосом жизни, и единственным спасением, бегством из этого хаоса становятся для него письма. Он безостановочно пишет, пишет живым и мертвым: любовницам, адвокату, психиатру, Спинозе, Ницше, Эйзенхауэру, пишет в машине, в ванной, на клочках бумаги и мысленно, в уме. Картезианское «cogito, ergo sum»[2] — его последнее прибежище и оправдание жизни. Рефлектирующий герой — довольно частое явление в американской литературе, достаточно вспомнить интеллектуалов Фолкнера, но рефлексия Герцога отличается особой, «русской» интонацией. Герцог ставит перед собой типично «толстовские» вопросы. «Он выжил. Для чего? Для чего суетиться дальше? Чтобы и дальше налаживать личные отношения, покуда не иссякнут силы?» Это — знаменитое «зачем?» из «Исповеди» Толстого.

Или вот так: «Он сосредоточился, вник в себя и записал: Каждому переделать свою жизнь. Переделать». Речь здесь идет, конечно, о нравственном совершенствовании. А сцены в американском суде увидены взглядом Нехлюдова из «Воскресения» Толстого.

Изо дня в день Герцог выстраивает свою интеллектуальную линию обороны — она логически безупречна, но изрядно размыта скепсисом, обязательным атрибутом разума. «Иногда ему казалось, что готовность ответить на все вопросы есть вернейший признак глупости». Как белка в колесе, Герцог мечется между отчаянием и надеждой.

Пастернак в «Охранной грамоте» писал, что не знает «ничего чище во Вселенной, чем движение, приводящее к зачатию». Так мог бы сказать и Герцог. Его влечет темная, безличная сила Эроса, интимная жизнь тела, не знающего рефлексии. «Сколько романов! — подумал Герцог. — Один за другим. Неужели в них все дело моей жизни?» Герой Беллоу здесь поразительно похож на другого еврейского интеллектуала — Германа Бродера из романа Башевиса-Зингера «Враги. История любви». Будучи человеком европейской культуры, «фаустианского» склада ума, Герцог тем не менее постоянно помнит о своем происхождении, о своем бедном еврейском доме, где «дети бутлегера (отец Герцога. — Л.А.) распевают древние молитвы. К этой сцене навечно прикипело его сердце... Всегда чудо, что из века в век дети этого народа творили все ту же молитву». Взрослому Герцогу не дана благодать молитвы, он это осознает, ноющее чувство пустоты не покидает его ни на минуту: «Бога больше нет. Но есть смерть. Вот и весь сказ». Вопрос о смерти — а любое философское наблюдение упирается в эту мысль — для Герцога есть вопрос о смысле жизни. «Человеку не нужно счастье для самого себя», — в этом Герцог убежден. Он взыскует жизни, сопряженной с жизнью других, исполненной добра и любви. Тема смыслоутраты — одна из кардинальных тем в мировой литературе ХХ века. Интересно, что еврейская религиозная мысль дает глубокий, хотя и несколько лукавый ответ на это вопрошание: «Лишь потому, что в мире есть смысл, существует проблема его отрицания» (раввин Элиэзер Беркович). Мысль Герцога кружит, вьется, петляет в лабиринтах мира, где «Бог умер». Интуитивное нравственное чувство, может быть то чувство, с которым маленький Герцог читал молитвы, а не отточенное логическое умозрение подсказывает герою выход из тупика. Любовь к детям, Джун и Марко, необходимость служения людям — эта бесхитростная истина пробуждает Герцога.

«Заветная мечта человеческая состоит в том, что жизнь может исполниться смысла. Каким-нибудь непостижимым образом. Еще до смерти». Беллоу оставляет своего героя «в минуту злую для него» — после автомобильной аварии Герцог переоценивает свою жизнь. Эпистолярное наваждение прекращается. Письма остаются неотправленными, мысль Герцога — невостребованной. «Ни единого слова» — последняя фраза романа. Герцог замолчал. Герцог заново всматривается в жизнь.

Фонограмма неудачника («Лови момент»)

Вряд ли Томми Вильгельм (герой романа Сола Беллоу) слушал когда-нибудь «Пиковую даму» Чайковского. А жаль. Ключевые слова либретто «Ловите миг удачи» и «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу» ему были бы особенно близки. Почему Беллоу заинтересовался типом аутсайдера, неудачника, простофили, которого обманывают все кому не лень? Такой психологический тип в стране, где успех — важнейший критерий социального статуса, где не принято говорить о своих неприятностях, такой тип не должен вызывать сочувствия у американского читателя. Но литература тем и замечательна, что ее привлекают маргинальные ситуации и неудобные положения. Именно здесь человек «просвечивается» насквозь. Ведь человек успеха — это, чаще всего, самодовольный человек; глянец удачи, при внимательном рассмотрении — жирок пошлости; победа чревата душевной черствостью. Литературу интересуют не частные решения, но стратегические задачи. Сола Беллоу в романе интересуют аксиологические вопросы, вопросы о жизненных ценностях.

Томми Вильгельм — тучный, похожий на бегемота человек сорока с лишним лет. Ни холостяк, ни вдовец — жена не дает развода. Неудачник по всем статьям. В юности он пытался сделать карьеру в Голливуде, потом работал в фирме, потерял место, теперь — биржевой игрок. Томми — простак по натуре, он доверяет последние деньги проходимцу Тамкину. Тамкин – воплощение Хлестакова и Чичикова в одном лице, этакая русская литературная химера. Для русского слуха его имя весьма символично. Тамкин — всегда «там», а не «здесь». Он постоянно ускользает от Вильгельма, прячется за потоком слов и в конце концов, облапошив приятеля, сбегает. Вильгельм понимает, что живет среди людей, уверенных в том, что основная ценность жизни — денежный счет в банке: «Блаженные денежки. Дивные денежки... Нет их у тебя — и ты пешка, пешка! Ты должен извиняться, что существуешь на свете». Даже у родного отца Томми не находит сочувствия. Вообще, Томми в глубине души догадывается, что дело не в деньгах, а в самоуважении, уверенности в себе, в человеческом достоинстве. Как проницательно заметил психоаналитик Эрих Фромм, «если качества, которые может предложить человек, не пользуются никаким спросом, то у него нет вообще никаких качеств». Томми с ужасом осознает, что он есть и что его нет, он — дырка, провал в социуме. Он никому не нужен: ни отцу, ни жене (ей нужны лишь его деньги), ни детям. Томми — абсолютно одинок и вдобавок еще без гроша в кармане. В судорожных поисках пропавшего Тамкина его случайно заносит в синагогу, в тот момент, когда там прощаются с покойником. В тот момент. Вот он, «момент истины», а не «лови момент»! Вильгельм лицом к лицу сталкивается со смертью. Это излюбленный ход Беллоу. «Он рыдал и не мог остановиться... Узел боли и тоски завязался в груди, разбух, и он совершенно сдался, он уже не боролся с рыданьями». Чужая смерть разрушает стройную иерархию общепринятых ценностей, обнажает их иллюзорность перед фактом небытия, возвращает Вильгельма к своему подлинному «я». Беллоу чужда назидательность: мы не узнаем, изменился ли Томми, или «американская мечта» опять затянула его в сумасшедшую гонку преследования. Но в синагоге он был единственный, кто рыдал над гробом.

В четырех стенах («Между небом и землей»)

Роман «Между небом и землей» был написан Беллоу в 1944 году. Темы и проблемы «Герцога» в нем еще только намечены, слегка прорисованы. Главный герой романа, историк Джозеф, тонкий ценитель Гете — чем не молодой Герцог. Но если Герцог писал письма, то Джозеф ведет дневник. Роман и написан в форме дневника. Хронология событий от 15 декабря 1942 года до 9 апреля 1943-го. Разгар мировой войны, в Европе дымят трубы концлагерей, кровопролитные сражения в России, а молодой интеллигент мается от безделья в своей чикагской квартире и, чтобы как-то убить время, записывает свои переживания в дневник. Так и хочется сказать словами еврейского анекдота: «Мне бы ваши заботы, господин учитель». Но... место рождения не выбирают. Джозеф рвется в армию, но из-за волокиты чиновников оказывается в нелепой ситуации — он должен сидеть и ждать, пока проверят все его анализы и подготовят документы. Он существует в безвоздушном пространстве праздного времяпрепровождения — между небом и землей. Монотонная механистичность жизни изматывает Джозефа. Он злится, ссорится с родными, женой, друзьями. Выбитый из привычной колеи жизни — работа–семья — он остается наедине с собой и, обрушившись в себя, обнаруживает пугающую пустоту свободы. Один из ликов свободы — одиночество. «Казалось бы в городе, где прошла чуть не вся твоя жизнь, ты не должен быть одинок. Но вот я одинок, именно одинок в самом буквальном смысле слова», — так начинается дневник. Джозефа можно оценивать по-разному: с одной стороны — это хлюпик, нытик, неврастеник, придирающийся к людям по поводу и без повода, с другой — человек, остро чувствующий фальшь и лицемерие прагматичного мира потребления. Отвращение к жизни у Джозефа сродни экзистенциальной «тошноте» из одноименного романа Сартра. В том-то и заключается художественное мастерство Беллоу, что человек увиден весь, сразу, с противоположных точек зрения, «схвачен» врасплох. Положение Джозефа драматично еще и потому, что в то самое время, когда он размышляет о Гете, на фронте гибнут его ровесники, русские и американские парни. Джозеф раздражен на весь мир, ибо недоволен, прежде всего, собой. «Все это, видите ль: слова, слова, слова» — на таком фоне пишется дневник. 9 апреля Джозеф, наконец, получает долгожданную повестку. Вот последняя запись в дневнике: «Больше не надо будет за себя отвечать, и на том спасибо. Я попадаю в чужие руки, избавляюсь от самоопределения, свобода отменяется». Это, конечно, самоиздевка, бравада перед настоящим испытанием. Отменяется не свобода, а рефлексия, бесцельное существование. Сначала надо отвоевать гуманистические ценности, а потом можно о них и побеседовать. После окончания войны. Джозеф продолжит свой дневник. Если вернется живым.