Сергей Ильин. Конспект романа. Знамя, 2000, № 11

В рубрике «non fiction» прозаик Сергей Ильин повествует о своем генеалогическом древе. Одна из глав этого описания посвящена отцу жены писателя Нусину Мошелевичу Туркельтаубу, польскому еврею, родившемуся в 1915 году в Любеке. Действительно, история жизни этого человека могла бы составить сюжет романа. После бомбежки Львова в июне 1941 года он, так и не найдя свою жену, бежал в Россию. Жена вернулась в Польшу, где ее спас от гитлеровских палачей ксендз, снабдив женщину польской метрикой. Сам Нусин Мошелевич в Советской России превратился в Александра Матвеевича, женился на русской и к концу жизни стал доктором наук, профессором, одним из основателей отечественной газовой хроматографии. Только через два года после его смерти первая жена Туркельтауба приехала в Москву, где «застала в ней только вдову, дочь и сына своего первого мужа».

Фаина Гримберг. Расцвет «Розы». Знамя, 2000, № 12

В рубрике «Незнакомый журнал» помещена рецензия Фаины Гримберг на альманах «Роза ветров в Москве» (Тель-Авив, 1999), в котором представлены проза, поэзия, литературная критика, мемуары писателей «еврейской национальности». Рецензия исключительно положительная, правда, с несколько сюсюкающей интонацией: «Сколько авторов, хороших и разных, уместилось в пространстве небольшой книжечки в мягкой обложке». Резюме Гримберг: «В целом альманах “Роза ветров” удался». Как там писал Некрасов: «Удалась мне песенка, молвил Гриша прыгая…»

Александр Эткинд. Из измов в демократию: Айн Ранд и Ханна Арендт. Знамя, 2000, № 12

Эссе петербургского культуролога о творчестве двух знаменитых евреек. Если имя Ханны Арендт уже хорошо известно в России, то об Алисе Розенбаум (Айн Ранд — это псевдоним) широкий читатель узнает впервые. Алиса Розенбаум, дочь еврейского аптекаря, родилась в Петербурге, училась вместе с Ольгой Набоковой, сестрой писателя. После революции Розенбаумы уехали в Крым, но потом вновь вернулись в Петроград. Алисе удалось эмигрировать лишь в 1926 году, родители остались в России и умерли в ленинградскую блокаду. Айн Ранд — автор четырех романов и десятка философских книг. Ее роман «Потрясенный Атлас» — одна из наиболее читаемых книг в США. Эткинд пишет: «В апреле 2000 года экономический советник президента Андрей Илларионов на презентации русского перевода “Потрясенного Атласа” назвал Ранд своим кумиром и сообщил, что рекомендовал читать эту книгу президенту. Переводчики объявили, что будут добиваться утверждения этого романа в качестве обязательного чтения в средних школах».

Ян Каплинский. Действительные числа. Звезда, 2000, № 11

Полуфантастический, или квазифилософский, но очень увлекательный, в духе Борхеса, рассказ ученого, поэта, живущего в Эстонии. Время и место действия — шестидесятые годы, Тарту, где проводились тогда семинары по проблемам семиотики. В начале рассказа автор, вспоминая изречение одного высокого комсомольского функционера «Семиотика — это что-то, связанное с семитами», не без иронии пишет: «По-своему он был прав. Семиотика, как многие зарождающиеся течения в науках и искусствах, начиная с теоретической физики и кончая игрой на скрипке, определенную связь с семитами имеет. В общем, как и рабоче-крестьянская Красная Армия, марксизм-ленинизм и противостоящие ему политические философии. Короче говоря, как все чуждое настоящим арийцам — русским и инородным».

Борис Хазанов. Корсар. Октябрь, 2000, № 9

Повесть Хазанова переносит читателя в ирреальное кафкианское пространство. Безымянный путешественник попадает на загадочный остров, которым владели некогда морские пираты. Путешественник мечтает о свободе одиночества: «быть ничьим, не принадлежать ни к какому народу, не состоять ни в какой партии, не молиться ничьему богу». Но «покоя и воли» в мире, где действуют безличные механизмы зла, оказывается, не существует. Повесть Хазанова — еще и своеобразная притча о неразделимом единстве Эроса и Танатоса.

Александр Хургин. Не спас. Октябрь, 2000, № 9

У героя рассказа Игоря Семеновича Швецкого кто-то постоянно разрушает памятник на могиле родителей Семена Михайловича и Инны Мироновны. Сын решает поставить на могиле крест, но и это не останавливает хулиганов. Авторское резюме: «Даже Бог бессилен. Еврейский Бог, христианский… Оба бессильны. Что понятно, если вдуматься, и объяснимо. Ведь оба они и есть один и тот же, всеобщий, единый и неделимый Бог, Бог, подаривший нам, людям, как образ свой, так и свое подобие». Ох уж эта доморощенная теология наших писателей…

Татьяна Чернова. Читая Фридриха Горенштейна. Октябрь, 2000, № 11

Странно, но, читая Фридриха Горенштейна, критик как-то ухитрилась не заметить еврейской, а точнее русско-еврейской, проблематики в творчестве писателя. Эта проблематика — болевой центр его произведений. Эссе Черновой носит подзаголовок «Заметки провинциального читателя». Может быть, действительно, в провинции эти наши «роковые» вопросы представляются несущественными?

Анатолий Найман. Сэр. Октябрь, 2000, № 11—12

Новая книга Анатолия Наймана посвящена личности Исайи Берлина, английского философа, еврея по рождению, близкого друга Анны Ахматовой. Целая глава книги посвящена еврейской проблематике. Найман пишет: «В те годы, когда мы с Берлиным виделись, еврейская тема, безусловно, была для него центральной». Рассуждая об истоках антисемитизма, Берлин говорит: «Послушайте, если вы меня спрашиваете о главной причине, то есть начале антисемитизма, оно находится в Евангелии. Оттуда все идет. Нельзя не быть антисемитом, если вы верите в Евангелие, это невозможно». Все это он говорит православному христианину, крещеному еврею Найману. Пикантная ситуация.

Асар Эппель. Фук. Октябрь, 2000, № 12

В рассказе Эппеля перед нами открывается мир, увиденный глазами слабоумного человека Вади, сидящего все дни в сарае и изобретающего велосипед, мир изогнутой реальности. Вообще, в последних рассказах писателя русско-еврейская тема не звучит. Прозаика интересуют пограничные ситуации человеческого существования, чисто экзистенциальные вопросы.

Никита Елисеев. Еврейским хилым детям… Нева, 2000, № 10

Рецензия петербургского критика на книгу Макса Брода «Реубени, князь иудейский» (Пер. с нем. М.: Гудьял-Пресс, 2000). О самом романе Елисеев пишет, что это «одна из лучших исторических книг начала ХХ века, не уступающая ни Фейхтвангеру, ни Цвейгу, ни Алексею Толстому». А вот к издателям книги критик предъявляет резонные претензии. Так, в издании 2000 года «бездумно перепечатан перевод 1927–1928 года». Из-за этого, например, произошла путаница с географическими названиями: «Город Прага стоит на реке Молдаве». В 1927 году именно так, на немецкий манер, называли Влтаву. Кроме того, Елисеев считает, что «книги, подобные “Реубени, князь иудейский”, нельзя издавать без комментариев».

Илья Штемлер. Breakfast зимой, в пять утра. Нева, 2000, № 12

Жанр своей новой книги Илья Штемлер, бестселлерами которого «Таксопарк» и «Универмаг» зачитывались широкие массы читателей в Советском Союзе, определил как «дорожные записки, сложенные в повесть». Точнее не скажешь. Это наблюдательные заметки питерского писателя, путешествующего по Америке, в сочетании с множеством искусно рассказанных житейских историй. Книги такого рода хорошо читаются в поезде, самолете или метро.

Бенедикт Сарнов. Перестаньте удивляться. Вопросы литературы, 2000, № 5

В рубрике «В шутку и всерьез» литературный критик вспоминает неподражаемые шутки Михаила Светлова:

В январе-феврале 53-го, после появления знаменитого сообщения о врачах-убийцах, в котором поминалась еврейская шпионская организация «Джойнт», завербовавшая «убийц в белых халатах», оплачивавшая и направлявшая их преступные действия, Светлов появлялся, как обычно, в коктейль-холле на Тверской. Забравшись на высокую круглую табуретку перед стойкой бара, лез в карман, доставал оттуда какие-то жалкие смятые рубли и говорил:

— Денег — кот наплакал. «Джойнт» давно не присылает…

Александр Мелихов. Глумление над собственным отчаяньем. Вопросы литературы, 2000, № 6

Интервью поэтессы Татьяны Бек с известным петербургским прозаиком. Значительное место в разговоре занимает тема антисемитизма. Автор нашумевшей «Исповеди еврея» высказывает нетривиальные мысли по наболевшему вопросу: «Антисемитизм — он есть неизбежное продолжение национальной солидарности. Если существует национальная солидарность, то должно быть и национальное отторжение. Иначе говоря — национальная рознь. И еврей — всего лишь наиболее популярная и часто встречающаяся фигура чужака, и не просто чужака, а чужака-космополита». Трагично? Да. Но Мелихову, вообще, присуще трагическое мироощущение, о чем он сам и говорит в интервью.

Галина Щербакова. Уткоместь, или Моление об Еве. Новый мир, 2000, № 12

В своем новом романе Щербакова рассматривает четыре женские судьбы — четыре модели существования в современной России. Внутренний монолог одной из героинь точно воспроизводит психологию бытового антисемитизма: «Нет. Все-таки я не люблю почему-то евреев. Знаю за что. За умение. За то, что ухватистые. Оборотистые. Смекалистые. Свойства выживания для долгой жизни».

Елена Макарова. Фридл. Дружба народов, 2000, № 9

Документальный роман Елены Макаровой посвящен судьбе удивительного человека — художницы Фридл Дикер-Брандейсовой (1898–1944). Фридл родилась в Вене, в мещанской еврейской семье. С 1916 по 1923 годы она учится скульптуре в Баухаузе — знаменитой веймарской школе искусств, затем работает в Берлине, Вене; после прихода нацистов к власти эмигрирует в Прагу. В декабре 1942 года художницу депортируют в Терезин, военную крепость, превращенную в ноябре 1941-го в еврейское гетто. В Терезине Фридл работает учителем рисования в детском доме для девочек. В книге Макаровой приведены воспоминания детей, учившихся у Фридл. В ужасающих условиях жизни в гетто Фридл рассказывает детям о Рембрандте, рисует с ними, сочиняет притчи, ставит спектакли. Один из них назывался «Да здравствует жизнь!». В июле 1943-го она организует выставку детских рисунков. Все эти годы художница сама постоянно рисует. В 1944-м Фридл была депортирована в Освенцим, где погибла в газовой камере. В 1999 году работы Фридл, собранные по Европе, Америке и Израилю, были выставлены в центре Вены. Жизнь Фридл Дикер-Брандейсовой — потрясающее свидетельство о могуществе человеческого духа, о преображающей силе искусства.

Асар Эппель. Пыня и юбиря. Дружба народов, 2000, № 11

«Пыня» и «юбиря» — румынские слова, соответственно хлеб и похабное ругательство. Герой рассказа Эппеля — немощный румын, волею случая в юности оказавшийся в Советской России. Под кровлей его дома, за стропилами, спрятаны накопленные за долгую жизнь деньги, но уже нет сил их достать. Старость, угасание, тусклое понимание того, что кроме «пыни» и «юбири» в жизни ничего не было. Отличная проза.

Владимир Познер. У Стены Плача. Дружба народов, 2000, № 11

В рубрике «Мысли вслух» мэтр российской тележурналистики вспоминает о своей поездке в Израиль. Многое поразило Познера в стране предков: обилие национальных флагов, агрономические успехи израильтян, количество вооруженных людей на улицах, низкий уровень преступности и т.д. Еще поразил журналиста «витающий в воздухе религиозный экстремизм». Так, его огорчила перебранка мужчин и женщин у Стены Плача, где хасиды выражали свое возмущение тем, что «Верховный суд Израиля разрешил женщинам молиться наравне с мужчинами». Ну что ж, огорчила так огорчила. Но такой апологет толерантности, каким провозглашает себя Познер, мог бы, при оценке неоднозначных явлений непонятной для него жизни, воздержаться от ярлыков вроде «религиозного экстремизма».

Юрий Буртин. Исповедь шестидесятника. Дружба народов, 2000, № 12

Незадолго до смерти критик и публицист Юрий Буртин начал работу над серией очерков под названием «Исповедь шестидесятника». Журнал печатает первый из этих очерков — «Признание в сталинизме». Буртин поступил в университет в 1949 году. Вспоминая о травле филологов-«космополитов», он пишет: «Будь мы поопытнее и повнимательнее, мы наверное смогли бы заметить, как принижены, отодвинуты на второй план некоторые выдающиеся ученые, например Б.В.Томашевский или теоретик фольклора В.Я.Пропп, особенно профессора-евреи, сумели бы разглядеть на их лицах, в походке, в поведении печать некоей постоянной подавленности, ощущение своей неполноправности и как бы вины, покорное ожидание худшего».

Мария Галина. Покрывало для Аваддона. Волга, 2000, № 413

В последнем номере саратовского журнала (из-за финансовых трудностей издание «Волги» прекращено) напечатана превосходная повесть Марии Галиной. Две культурные дамы, подрабатывающие уборкой могил на одесском еврейском кладбище, случайно потревожили место захоронения некоего Гершензона, великого каббалиста, вычислившего 721-е, несуществующее, имя Бога, самое могущественное и страшное имя. Чтобы успокоить дух Гершензона, героиням надо найти четыре священных камня, которыми была «запечатана» его могила и которые они выбросили при уборке. Сюжет стремительно развивается: начинается сплошная чертовщина, булгаковская фантасмагория. Фантастические фрагменты повести органично вмонтированы в панораму жизни современной Одессы, где есть все: соперничающие мафиозные группировки, выставки художников-авангардистов, повальное богемное увлечение оккультизмом. Повесть глубоко иронична и пародийна, не случайно у многих героев подчеркнуто литературные имена: Нарбут, Гершензон, Лохвицкая, Добролюбов, Чехова. Проза Галиной — блестящая смысловая шарада, игра, где многие ходы зашифрованы. Особую остроту такой игре придает то, что она разворачивается на поле еврейской мистики, далеко не шуточном поле. Но в этом-то и заключается прелесть текста.

Подготовил Лев Айзенштат