Лев Айзенштат
[Примо Леви. Человек ли это?]
Июнь 2001
Аннотации
Версия для печати


Леви П. Человек ли это? / Пер. с ит. Е.Дмитриевой; Предисл. М.Швыдкого. — М.: Текст; Журн. «Дружба народов», 2001. — 207 с. 3600 экз.



«Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные…» Этот чеховский императив 1898 года тревожно актуален и сегодня, особенно когда заходит речь о Холокосте. Ибо для пережившего Катастрофу все мы числимся счастливыми, несмотря на личные житейские неурядицы и невзгоды каждого: нас не сжигали в печах Освенцима, не закапывали живыми в землю, не доводили лишениями до полуживотного состояния. Поэтому каждая новая книга о Холокосте, мартирологи погибших, воспоминания узников гетто — это те «молоточки», удары которых призваны пробудить современное общество от нравственной спячки.


Примо Леви (1919–1987) — итальянский еврей, депортированный в Освенцим в конце января 1944 года. Сразу же после освобождения из лагеря он начинает писать воспоминания о пережитом. На Западе его произведения широко известны, в канун двухтысячного года роман «Человек ли это?» был назван в Италии книгой века. Сейчас наконец он издан и по-русски.


Воспоминания Леви — не столько свидетельские показания, сколько потрясающее антропологическое исследование. Само название мемуаров указывает на то, что перед нами — исследование механизма расчеловечивания человека, превращения его в бездушную куклу. Это начинается сразу же по прибытии в лагерь. Человека отсекают от собственного прошлого: разлучают с родными, отнимают одежду, стригут наголо, лишают имени. Вместо Примо Леви начинает функционировать заключенный под номером 174 517, и первое, что он слышит от эсэсовца на перекличке: «Сколько штук?» Человеческое достоинство в лагере растаптывается непрерывно и методично, неотвратимо и целенаправленно. Заключенный перестает быть человеком, потому что он попадает в зону существования, где вообще отсутствуют моральные нормы цивилизации. Леви выносит свой вердикт: «Лагерь был гигантским биологическим и социальным экспериментом. <...> Лагерь — не наказание: ведь наказание определяется сроком, а наше нахождение здесь бессрочно; для нас лагерь не что иное, как раз и навсегда установленная форма нашего существования в германской социальной структуре». Голод и холод, унижения, издевательства, непосильный рабский труд, кошмарные бытовые условия — все было подчинено одному чудовищному замыслу: низведению Homo sapiens’а до положения особи, повинующейся лишь животному инстинкту самосохранения.


Опыту выживания в лагере посвящены самые страшные страницы книги: «Здесь борьба за жизнь беспощадна, потому что каждый — безнадежно, жестоко одинок. Если какой-нибудь Ноль Восемнадцать споткнется, ему не подадут руки, наоборот, даже столкнут с дороги, потому что никто не заинтересован в лишнем доходяге». Бесстрастно, почти с научной добросовестностью Леви описывает социальные типы заключенных, а они одинаковы для всех лагерей: те, кто не смог стать организатором, комбинатором или придурком, неизбежно становились доходягами. О них писали у нас и Солженицын, и Шаламов. Вот как запомнились эти несчастные Леви: «Если бы мне дано было создать образ, вмещающий в себя все зло, причиненное в наше время человеку, я изобразил бы так хорошо знакомое мне изможденное существо со сгорбленной спиной и понурой головой, в лице и глазах которого нельзя прочесть и намека на мысль». Зло в лагере универсально, безлично, это пресловутый немецкий Ordnung, уродующий тело и уничтожающий душу узника. Существование заключенного, с одной стороны, абсолютно регламентировано путаницей бесконечных инструкций, а с другой — совершенно произвольно, случайно: смерть подстерегает на каждом шагу.


На самом дне этого Ада (Леви не зря вспоминает в своей книге Данте) находятся униженные из униженных, парии из париев: евреи. Среди интернационала заключенных евреям было всего труднее остаться в живых. Леви скупо констатирует, что в Освенциме к 1944 году из первого потока заключенных-евреев выжили несколько сотен. Особого внимания к еврейской теме в книге нет. Чтобы помнить себя евреем, надо сначала помнить себя человеком. Если душа стерта, то стерты и национальное чувство, и национальная память.


В названии книги прочитывается еще и другой, важнейший для мировой цивилизации, вопрос: «Что такое человек?» Как могло случиться, что в центре христианской Европы в середине ХХ века работали фабрики по массовому уничтожению людей, кто мы такие, если нами могут манипулировать бесноватые пропагандисты, почему люди всегда готовы к озверению? Книга Примо Леви заставляет не забывать эти вопросы. Если мы их забудем, то забудем и жертв Холокоста, наших родных и близких. И тогда все может повториться.


Когда умирающий от жажды Леви отломил сосульку, чтобы увлажнить губы, охранник избил его. «Warum? — только и могу спросить я на своем плохом немецком. — Hier ist kein Warum (здесь никаких почему), отвечает он». Пока человечество задает себе вопросы, надежда еще остается.