Андрей Бредштейн
Последний еврейский ученый
Август 2001
In memoriam
Версия для печати

Семен Анатольевич Сандлер
(1914–2001) 


«Сандлер в Москве!» — сказали мне осенью 1995 года.


Я не поверил. Решил, что это шутка. Для меня и моих знакомых он был фигурой мифической и загадочной. В начале девяностых годов мы не только не знали, где живет этот человек, но даже не были уверены, жив ли он (одни ссылались на родственников в Израиле, знакомых с ним по диссидентскому подполью; другие уверяли, что Сандлер пропал в 37-м году и только недавно были найдены его рукописи; третьи вообще доказывали, что Сандлер это псевдоним, за которым скрывается коллектив лингвистов из Биробиджана). Среди всех этих слухов единственным проявлением реальности был небольшой зеленый томик — самоучитель Сандлера. Изданный в конце восьмидесятых, этот учебник был безупречно советским по содержанию и неуловимо антисоветским по духу. Многие из моих приятелей знали из него наизусть целые страницы...


Позже выяснилось, что Сандлер это не псевдоним и не коллектив (хотя сделанное им явно превосходит возможности одного человека), а ученый из Тираспольского университета, которому уже почти восемьдесят лет. Нельзя сказать, что от этого он стал для нас меньшей загадкой. Знание почтового адреса никак не повлияло на ощущение тайны. Недоступность оставалась прежней. Да и как может настоящий мудрец, цадик, гуру быть доступным? (Освоив самоучитель, мы считали себя верными сандлеровскими хасидами...) Возможность увидеть и услышать учителя была ничтожна, поэтому я и решил, что приезд Сандлера в Москву это лишь часть формирующегося на моих глазах мифа. А потом мне сказали об этом снова, и уже не было никакого сомнения: он действительно был в Москве и (это уже превосходило самые радужные надежды) преподавал идиш в РГГУ!


В то время я был ярко выраженным идишистом с полученным в Туро-колледже дипломом преподавателя этого языка и полным отсутствием перспектив на трудоустройство (мой друг Лейб Силин обошел с таким же дипломом все школы и ешивы Москвы и убедился, что идиш в этом нееврейском городе никому не нужен). И в этот момент мы узнали о приезде Сандлера! Появилась дерзкая надежда: а вдруг он разрешит присутствовать на своих лекциях? Разумеется, я хорошо помню тот день. Мы пришли с Силиным в старое здание на Никольской, подошли к нужной аудитории, дождались окончания пары и увидели Сандлера: седой человек невысокого роста. Костюм, галстук. В одной руке кусок мела, в другой тетрадь. Смотрит одновременно строго и ласково. Почти таким я и представлял себе автора самоучителя; правда, он оказался без бороды, кафтана и шляпы...


Мы очень волновались. Подошли и, даже не представившись как следует, перебивая друг друга, торопясь как можно больше сказать, прежде чем получим отказ, заговорили по-еврейски: «Очень большая честь... Ваши уроки... Самоучитель... Даже не могли мечтать... Простите за наглость... Очень рады... Не позволите ли находиться в классе...» Сандлер сразу же согласился. Сказал только, что не сможет нас спрашивать и проверять письменные задания. Так я стал вольнослушателем программы «Проект иудаика» при РГГУ.


В следующем учебном году (1996/97) у Семена Анатольевича не было лекций для продолжающих, однако занятия наши продолжались... у него на кухне (в то время он жил в общежитии для преподавателей в новом здании на Миуссах). На них ходили Силин, я, несколько студентов из Академии Маймонида (Марк Малтынский, Катя Ремпель и другие) и бывшие студенты РГГУ. О таких лекциях можно было только мечтать: Сандлер брал текст, мы читали его вслух, разбирали сложные места, интересные явления и этимологии, текст обсуждался и пересказывался. Летом 1997 года Семен Анатольевич вместе с женой уехал в Тирасполь и вернулся в конце августа.


Занятия в форме лекций прекратились, но Семен Анатольевич никогда не отказывался помочь, когда возникали вопросы. Обычно я дочитывал очередную книгу до конца, выписывал непонятное и приезжал со списком, порой достаточно длинным, на 2–3 страницы. Иногда, если вопрос был коротким, я пользовался телефоном. Помню, однажды я позвонил около 10 вечера, извинился за поздний звонок и что-то спросил. Сандлер предложил приехать и сидел со мной еще целый час.


Осенью 1997 года руководители «Проекта иудаика» Довид Фишман и Марк Куповецкий предложили мне контракт на преподавание идиш и работу над новым изданием учебника в качестве помощника Сандлера. Я отказался: ответственность показалась мне слишком высокой, а мой уровень знаний, наоборот, недостаточным. В декабре с таким же предложением ко мне обратился сам Сандлер, и на этот раз я согласился — предложения ребе не обсуждаются... В результате мне выпала двойная честь: учиться не только еврейскому языку, но и методике его преподавания. Семен Анатольевич приходил на мои лекции, указывал на слабые места, просматривал материалы, давал советы. Во время этой работы я познакомился со своей будущей женой...


Помимо учебных дел, много времени отнимал учебник. Работа была организована следующим образом: Семен Анатольевич писал текст очередного урока, давал мне рукопись, я набирал ее в компьютерной программе, вносил корректуру и приносил ему готовые распечатки. Затем он вычитывал по второму разу и давал мне на исправление. Когда все уроки были набраны, я приступил к работе над словарем. После окончательной проверки рукопись передали в Америку двум авторитетным идишистам. В июле нынешнего года учебник вышел в издательстве РГГУ. Семен Анатольевич Сандлер считал эту книгу главным делом своей жизни. Он не дожил до ее появления три дня: рано утром 28 июня 2001 года его сердце остановилось.


На Востряковское кладбище пришли родные, близкие, друзья и студенты. Работники похоронного братства выполнили все, что требует еврейский закон, и пригласили всех проститься. Вдова Сандлера пала на гроб. Она плакала и пела: «Шлоф же, йиделе, шлоф же, йиделе...» Довид Фишман прочитал кадиш и начал петь одну из любимых песен Сандлера: «Зол зайн, аз их бой...» Студенты подпевали...


Было произнесено много прощальных слов. Все вдруг с особой остротой поняли, что вместе с Сандлером ушла целая эпоха еврейской науки в России: он был последним еврейским ученым в полном смысле этого слова. Сегодня, когда память начинает раскручивать события в обратном направлении, я понимаю, что судьба подарила мне радость общения с удивительно мудрым человеком. Очень многим из того, что я знаю, я обязан ему. Вспоминаются его слова, перед глазами стоят жесты, звучит голос. Незадолго до его смерти я обещал привезти на последнюю проверку его стихотворение, которое я набрал и распечатал. В городе стояла небывалая жара. После работы я спешил домой к маленькому ребенку. Думал: в следующие выходные, в следующие... Не успел...