Евгений Мороз
«Черная сотня» — ярлык или историческая реальность?
Июнь 2002
Рецензия
Версия для печати

Заимствованное из русского средневековья понятие «Черная сотня» прочно вошло в политический лексикон Нового времени, став обозначением непримиримо антисемитских организаций радикально правого толка, действовавших в России в период между революциями 1905 и 1917 годов. Наиболее известная из них — возглавляемый А.И.Дубровиным Союз русского народа, по названию которого члены движения часто называли себя «союзниками». Существовало также множество других объединений, которые влились в союз или координировали с ним свою деятельность — Священный союз народной самоохраны, Русское братство, Партия русского веча, Союз русских патриотов и другие. Со временем Союз русского народа раскололся на две враждебные фракции, и соперник Дубровина В.М.Пуришкевич организовал особый Союз Михаила Архангела.


Хотя определение «Черная сотня» родилось в среде политических оппонентов движения, оно было с гордостью принято самими «союзниками». В прежние времена подобным образом называли городское ополчение, защищавшее Русь, — черносотенцы Нового времени также претендовали на роль защитников Руси от ее врагов. Они боролись против носителей демократических убеждений западнического толка и левых радикалов — «союзники» были убеждены в том, что между либералами и революционерами существенной разницы нет.


Черносотенцам принадлежит особо важная роль в истории антисемитизма Нового времени, именно в их среде впервые получили признание «Протоколы сионских мудрецов» и связанная с этой знаменитой фальсификацией концепция всемирного еврейского заговора. Черносотенцы передали данную традицию немецким национал-социалистам, однако в России история черносотенства оборвалась уже Февральской революцией и была, казалось, окончательно исчерпана после большевистского переворота. Хотя в идеологии зрелого сталинского режима и возродились многие черносотенные понятия, сам термин «черносотенец» являлся в СССР своего рода политическим ругательством, сравнимым в этом отношении только с термином «фашист». После краха коммунистического режима ситуация решительно изменилась — в России появились политические организации, претендующие на преемственность с Союзом русского народа. По крайней мере к частичной реабилитации черносотенства призывают в наши дни и люди, пользующиеся репутацией умеренных консерваторов. Согласно А.И.Солженицыну («Двести лет вместе») само выражение «Черная сотня» является «отлично действующим ярлыком для этого стихийного народного патриотического движения». Еще более категоричен модный московский писатель Сергей Кара-Мурза, одна из глав недавней книги которого «Манипулирование сознанием» (М., 2001) называется «Миф о черносотенцах и его активизация в конце ХХ в.». Дурная репутация Союза русского народа является, по мнению этого автора, измышлением демократической прессы, которая, как в начале ХХ века, так и сегодня, использует «черносотенный миф» в своих политических целях.


Защитники черносотенства указывают на бесспорные слабости его публицистической критики, характерные иногда и для научных работ. Сомнительны или даже явно ошибочны многие социальные характеристики движения, часто не точны хронология и статистика. Внести ясность в этот вопрос могут только серьезные исследования, основанные на детальном изучении материала. Отсюда — интерес к опубликованному недавно сочинению М.Л.Размолодина[1].


В книге ярославского автора приводится обширный материал, позволяющий проследить становление и развитие черносотенства в одном из важнейших регионов России. Именно Поволжье оказалось главной опорой Дубровина в его борьбе с обосновавшимися в столице соперниками — в августе 1915 года дубровинцы провели в Саратове свой всероссийский съезд. Особое значение имело в то время ярославское отделение, лидер которого И.Н.Кацауров оказывал на Дубровина едва ли не решающее влияние.


Размолодин шаг за шагом прослеживает основные этапы развития черносотенства в Поволжье, снова возвращается к началу, чтобы охарактеризовать участие черносотенцев в выборах в Государственную Думу, особо изучает их борьбу за влияние на рабочих. Самое беглое знакомство с используемыми им свидетельствами позволяет утверждать, что авторы, пытающиеся в наши дни поработать на укрепление репутации черносотенного движения, явно пристрастны. Безусловно, определение «Черная сотня» явилось своего рода уничижительным ярлыком, однако ярлык этот был вполне заслужен «союзниками», неизменными чертами поведения которых были грубость, жестокость, откровенное хамство. Уже при вербовке в Союз русского народа применялись самые отвратительные формы шантажа и подкупа. Так, среди поволжских энтузиастов этого принципиально трезвеннического движения подвизался председатель Мологского отделения купец Новотельнов, который привлекал сторонников даровой выпивкой — отсюда соответствующий подбор кадров, в числе его последователей упоминают и местную проститутку (с. 80).


По свидетельствам современников, в черносотенные дружины повсеместно набирались «особые люди из отбросов общества или хулиганов, или, короче говоря, человек был на все способен: избивать, убить и т. п.», «люди неблагонадежные, прежде судимые за какое-нибудь грязное дело», «из самых головорезов и отчаянных людей», те, «кто громил и грабил магазины» (с. 99). В октябре 1906 года «Вестник Рыбинской биржи» следующим образом описывал подвиги черносотенных активистов: «Союзники обнаглели. Среди бела дня они нападают в несколько человек на лиц, кажущихся им “подозрительными”, и избивают. На каждом шагу можно натолкнуться на толпу союзников и быть серьезно избитыми и совсем убитыми. Нападениям, конечно, чаще всего подвергается учащаяся молодежь. Город совершенно терроризирован ими» (с. 100–101).


Могу предположить, что оппоненты, подобные С.Кара-Мурзе, будут готовы отнести все эти свидетельства за счет предубежденности демократической прессы, творящей «черносотенный миф», но вот слова одного из лидеров ярославских черносотенцев священника Алексия, который покинул организацию и заявил в интервью корреспонденту «Вестника Рыбинской биржи»: «Я хотел подойти к ним с христианской душой, но когда увидел, что в Союзе преобладают отщепенцы общества, поспешил оттуда уйти» (с. 73). В числе «ренегатов» оказался даже главный вдохновитель ярославских «союзников» иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов). В 1912 году Илиодор объявил о снятии сана и обратился к Синоду и своим почитателям с заявлением, в котором просил прощения у евреев и интеллигенции.


Илиодор, собиравший своими выступлениями толпы слушателей, был для поволжского черносотенного движения фигурой уникальной. В этом отношении с ним можно было сравнить только врача Кацаурова, чьи усилия позволили ярославской организации добиться сравнительно бóльших успехов, нежели в других регионах Поволжья. Его деятельность шокировала ярославскую общественность, подвергшую Кацаурова бойкоту. По свидетельству черносотенной прессы, из тысячи студентов ярославского Демидовского юридического лицея нашелся только один, который, вступив в Союз русского народа, не только не скрывал этого, но, наоборот, открыто заявлял о своих убеждениях (с. 66).


Черносотенцы отвечали образованному сословию такой же неприязнью. Среди их лозунгов во время выборов во 2-ю Думу осенью 1906 года: «Бей жидов, интеллигенцию в очках и тех, кто пляшет под жидовскую дудку!» (с. 120). Социальная база движения — рыночные маклаки и торговцы, неквалифицированные рабочие, в ряде случаев также неграмотные крестьяне. Современники неизменно отмечают пещерную примитивность «союзников», их неспособность говорить, неумение ясно и убедительно аргументировать свою позицию.


В значительной степени именно это обстоятельство не позволило черносотенному движению добиться устойчивых успехов, обрекло его на политическую деградацию. После несомненного подъема в 1906–1908 годах движение довольно быстро лишилось большинства своих приверженцев. Не помогли даже сочувствие значительной части православного духовенства и активнейшая поддержка властей, что дает повод еще раз вспомнить о книге Солженицына, заявляющего о полной непричастности государственного аппарата к деятельности «союзников». Достаточно известна та искренняя симпатия, которую испытывал к ним сам император, с полным пониманием относившийся и к еврейским погромам. В письме к матери — императрице Марии — Николай II писал об этом следующим образом: «Народ возмутился дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на тех — отсюда еврейские погромы» (с. 31).


Можно согласиться с тем, что критики царского режима часто излишне прямолинейно определяют его отношения с Союзом русского народа — сочувствие не означало полного единодушия, в конце концов, погромщиков останавливали и даже судили. Впрочем, стараниями императора, волю которого исполнял министр юстиции И.Г.Щегловитов, сложился механизм помилований: из 1860 человек, осужденных в те годы в России по погромным делам, избежали наказания 1713. На местах многое зависело от позиции губернатора — пример Поволжья, и в особенности Ярославля, показывает, что позиция эта бывала к черносотенцам весьма и весьма благосклонной. Губернатор А.А.Римский-Корсаков оказывал «союзникам» всю возможную поддержку. В борьбе за победу на выборах в Думу черносотенцы могли препятствовать выступлениям демократических кандидатов, во многих случаях они даже мешали «неблагонадежным» избирателям принять участие в голосовании, причем пользовались при этом поддержкой полиции. Нечто подобное имело место уже в ходе погромов 1905 года. Тогдашний ярославский губернатор Рогович фактически подстрекал толпу, казаки принимали участие в грабеже еврейских магазинов, полицейские били ножнами стекла в еврейских домах и призывали окружающих к соучастию.


Все это довольно красноречиво описано в книге Размолодина. Неприятным диссонансом к общей картине звучит, однако, одно замечание об обстоятельствах ярославского погрома. Ему предшествовали пара выстрелов, прозвучавших из дома еврея Марголина и из общежития студентов-семинаристов. Кто стрелял осталось неизвестным. Размышляя о том, могли ли евреи совершить столь откровенно самоубийственный для себя поступок, Размолодин упоминает о прецедентах, имевших место в Киеве и Одессе, где городовые устраивали провокации, стреляя в толпу «от имени евреев». Далее, однако, указывается, что«определенный вклад в возбуждение национальной розни внесли и сионисты, намеренно натравливавшие черносотенцев на евреев с целью мобилизации последних на националистических началах» (с. 23). При этом автору даже не приходит в голову выяснить — а были ли среди небольшой еврейской общины Ярославля приверженцы сионистских партий. Перед нами — явное наследие советской идеологии, неизменно демонизировавшей сионизм.


Впрочем, проблема не только в отношении к сионизму — значительная часть книги вполне могла бы быть написанной где-нибудь в 1980-х. Размолодин уверен (вполне по-советски), что основу политической истории начала ХХ столетия составляла борьба реакционеров-черносотенцев с сознательными рабочими, руководимыми социал-демократами большевистского толка. Все прочие политические силы России, включая кадетов и эсеров, хотя и упоминаются, явно отступают на второй план. Вместе с тем, после 1905 года кадеты представлялись «союзникам» много более опасным врагом, нежели социал-демократы, чье влияние на общероссийские дела казалось незначительным. К слову сказать, такого же мнения придерживалась в то время и российская полиция.


Особо хотелось бы указать на характеристику еврейской темы. Идеологи Союза русского народа верили в мировой еврейский заговор, они были убеждены в том, что даже в Поволжье евреи, составляя ничтожное меньшинство населения, главенствуют в демократическом и революционном движении. То обстоятельство, что эти фантазии не имели какого-либо подтверждения, «союзников» не смущало. Кацауров утверждал, что евреи «стояли во главе, но везде сумели вовремя скрыться» (с. 30). Размолодин отмечает данные факты, однако делает это как бы между прочим. Кажется, что природа явления для него не вполне понятна, и он даже не пытается поставить вопрос о роли антисемитизма в идеологии черносотенства.


Вместе с тем, в реалиях Нового времени политический антисемитизм оказался весьма симптоматичной — родовой чертой, присущей целому ряду движений, противопоставивших себя западной демократии. Став проповедниками мифа о мировом еврейском заговоре, русские черносотенцы оказались предшественниками и даже учителями немецких национал-социалистов[2], «прославившихся» организацией чудовищного еврейского геноцида. Хотя количество жертв черносотенных погромов было сравнительно невелико, оно вполне сопоставимо с начальным этапом нацистского движения в Германии, и есть все основания полагать, что черносотенцы двигались, в конечном итоге, к той же цели. Один из видных деятелей русского черносотенного движения Николай Марков, позднее активно сотрудничавший с германскими нацистами, выступал в Государственной Думе с призывами к изгнанию или истреблению евреев. К этому можно добавить идеологическую преемственность черносотенцев с другими поклонниками «Протоколов», включая американских ку-клукс-клановцев, южноамериканских праворадикалов, исламских фундаменталистов.


Явно поверхностное восприятие Размолодиным еврейской темы отражает, как представляется, поверхностность и в общем понимании феномена черносотенства. В его работе преобладают негативные характеристики, относящиеся к неграмотности основной массы «союзников», их неготовности понять смысл происходящих в России социальных процессов. Это справедливо, однако не отменяет вопроса о позитивном смысле движения и его месте в истории Нового времени. Особо важным представляется то, что черносотенство — это не только охранительно-консервативная идеология. Связав себя с судьбой династии Романовых, идеологи движения, тем не менее, мечтали о временах Московской Руси и сокрушались, что в результате реформ Петра I «сквозь прорубленное в Европу окно» в Россию проник «сквозной ветер старейшего европейского отрицания, язычества и рассудочности»[3]. Форма студента вызывала у погромщиков не меньшую ярость, нежели еврейская внешность, слова «интеллигенция» или «либерализм» воспринимались как ругательство. Черносотенство — это бунт против всей западной цивилизации Нового времени, данное обстоятельство и делало его абсолютно неприемлемым для большей части российского образованного сословия.


В конечном итоге, черносотенное движение оказалось дебютом характерной для Нового времени идеологии «консервативной революции», политическим проявлением которой стал позднее европейский фашизм. Роковым для черносотенного движения оказалось то, что оно не смогло преодолеть охранительных тенденций и не проявило в достаточной мере свой «революционный» потенциал. В качестве контрастного сопоставления можно указать на Иран, где люди базара в начале 1980-х привели к власти режим Хомейни и, тем самым, смогли приостановить здесь процесс социальной модернизации, ориентированной на западный опыт. Как показывает пример Муссолини, антисемитизм не является обязательным спутником подобного рода движений. Остается, однако, фактом, что наиболее радикальные их разновидности, выступая на борьбу против западной демократии, отождествляли ее с заговором мирового еврейства.


Непонимание исторической значимости рассматриваемого феномена порождает разного рода недоразумения, лучшим примером чего является издательское послесловие к работе Размолодина. Издатель — Александр Рутман — размышляет о личности ярославского лидера «союзников» врача Кацаурова, который прославился также пожертвованием денег на городскую больницу. Рутман недоумевает: «Как же так: он, идеолог погромов, и создал больницу, и он же, врач, возглавил столь одиозную организацию?» Напомню, однако, что вожди Третьего Рейха ничуть не уступали Кацаурову в своей заботе о здоровье простого народа.


Было бы ошибкой рассматривать черносотенное движение лишь как взрыв хамства и жестокости. Репутация «Черной сотни» отпугивала от нее образованных людей, однако самые респектабельные деятели русской науки и культуры, включая Дмитрия Менделеева, Александра Блока, Николая Рериха, могли позволить себе отдельные высказывания вполне черносотенного характера. Писатель Василий Розанов в период дела Бейлиса даже выступал в печати с публикациями, поддерживавшими обвинения евреев в ритуальных жертвоприношениях, его мнение разделял тогда и выдающийся православный богослов Павел Флоренский. Еще более откровенно та же тенденция проявилась при становлении европейского фашизма, среди приверженцев которого были не только завсегдатаи пивных, но и утонченные интеллектуалы, включая одного из основателей философии экзистенциализма Мартина Хайдеггера, французских писателей Л.Ф.Селина, П.Клоделя, С.Монтерлана. Какое-то время поклонником фашизма был и Т.Элиот, а американский поэт Эзра Паунд даже сотрудничал с режимом Муссолини. Нет сомнений, что в основе симпатий к праворадикальным доктринам часто лежали бескорыстно романтические устремления, схожие с теми, которые вдохновляли левых интеллектуалов, сочувствовавших коммунистическому движению и советскому режиму.


Опыт ХХ столетия свидетельствует, что проблема Зла менее всего является проблемой злых людей, упивающихся возможностью совершать жестокость и творить насилие. Речь идет не о достоинствах или недостатках тех или иных личностей, но о глобальных исторических и социальных процессах — к сожалению, читатель рассматриваемой книги не может получить о них достаточного представления. Работа Размолодина несомненно является полезной и своевременной, однако приводимый в ней материал явно интереснее самой книги.


[1] Размолодин М.Л. Черносотенное движение в Ярославле и губерниях Верхнего Поволжья в 1905–1915 гг. Ярославль: Александр Рутман, 2001. 248 с. 300 экз.

[2] См.: Кон Н. Благословение на геноцид: Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов». М., 1990; Лакер У. Россия и Германия: Наставники Гитлера. Вашингтон, 1991; Он же. Черная сотня: Происхождение русского фашизма. М., 1994. Выводы этих авторов подтверждаются и локальными исследованиями. Так, прослеживая развитие антисемитской пропаганды в одном из немецких городов — Эрфурте, мы сталкиваемся со знакомыми русскими именами. Уже в 1920-х годах эрфуртские националисты, позднее примкнувшие к Гитлеру, вдохновлялись сочинениями издателя «Протоколов» Нилуса и одного из лидеров русской «Черной сотни» Н.Маркова (см.: Дуве А. Эрфурт — очаг антисемитской пропаганды в период с 1924 по 1945 гг. // Новая еврейская школа. СПб., 2000. № 8. С. 172–173).

[3] Вашутин М. К возрождению славяно-русского самосознания. СПб., 1911. (Бесплат. прил. к № 72 «Вестника Союза русского народа»). С. 5.