Евгений Мороз
Антисемитизм во Франции. Взгляд из России
Август 2007
Проблема
Версия для печати
                                                                                Антисемитизм не лучше и не хуже других форм расизма,

                                                                                однако, в отличие от них, он несет в своем чреве Холокост.

Мишель Вьевьорка


В истории отношения западного мира к евреям решающую роль сыграл опыт Второй мировой войны — ужаснувшая европейцев реальность Холокоста. После разгрома Третьего Рейха идеология антисемитизма, ставшая обоснованием чудовищных нацистских преступлений, была поставлена вне закона. Приблизительно полстолетия западный мир жил c ощущением того, что этот вопрос решен уже окончательно. Уверенность оказалась, увы, иллюзорной. Началом нового цикла закономерно явилось наступление на историю Холокоста, который был объявлен хитрой еврейской выдумкой, индустрией на костях. В первом десятилетии XXI века мы становимся свидетелями того, как вслед за критикой «мифа о Холокосте» возвращаются старые антисемитские фантазии, связанные с мифом о всемирном жидо-масонском заговоре. Приходится констатировать, что важнейшим центром нового антисемитизма стала страна, в которой еще в конце XVIII столетия впервые в Европе был поставлен вопрос о еврейском равноправии, — Франция. Вот как описывает положение дел руководитель Центра социологических исследований и докладов при Высшей школе общественных наук (Париж) Мишель Вьевьорка: «Ощущения опасности и угрозы подогреваются покушениями на людей, на имущество, принадлежащее частным лицам или организациям, попытками поджога синагог, вандализмом в школах, надругательством над еврейскими кладбищами». Вьевьорка посвятил данному явлению сочинение «Соблазн антисемитизма», опубликованное в 2005 году. Уже год спустя перевод этой работы появился в России[1].


***


Поставив вопрос — «Будет ли XXI век веком возрождения антисемитизма во Франции?», — Вьевьорка провел масштабное социологическое обследование. Им были опрошены самые разные группы французского общества — от студентов столичных университетов до обитателей городка Сарсель, от этнических французов, проживавших ранее в колониальном Алжире, т. н. пье-нуаров («черноногих»), до жителей мусульманского гетто и мусульман, оказавшихся в тюрьме за совершение уголовных преступлений. Особым объектом исследования стала французская школа.


По наблюдениям Вьевьорки, «современный антисемитизм во Франции — это весьма неоднородный феномен, характерный для разных слоев французского общества, развивающийся под действием причин настолько далеких друг от друга, что трудно поверить в их общий "корень зла"». Здесь и наследие старинной христианской юдофобии, и различные исторические воспоминания. Так, пье-нуары, считающие, что в ходе алжирской войны за независимость евреи предали французское дело, до сих пор не могут забыть несправедливого, как они полагают, декрета Кремье, почти полтора столетия назад облегчившего алжирским евреям получение французского гражданства. Особой зоной является Эльзас — единственный французский регион, где инициатива нападений на евреев и осквернения еврейских кладбищ принадлежит, прежде всего, ультраправым и скинхедам. Вьевьорка объясняет это нацистским прошлым провинции, входившей в состав Третьего Рейха, но не пережившей чего-либо подобного немецкой денацификации. Думаю, однако, что опыт России свидетельствует против столь прямолинейного объяснения. Для появления неонацистов совсем не нужна историческая причастность к нацизму, это происходит даже в стране, заплатившей миллионами жизней за победу над нацистской Германией. Возможно, в Эльзасе проявляют себя более старые традиции. Об особо неприязненном отношении эльзасцев к евреям говорили уже в конце XVIII века, во времена обсуждения закона о еврейском равноправии.


Впрочем, опыт Эльзаса уникален для Франции. При всей живучести традиционного антисемитизма он утратил здесь прежнюю свою активность. Его социальная опора незначительна. К тому же, более актуальным, нежели евреи, объектом ненависти становятся для французских националистов выходцы из стран третьего мира, и антисемитизм вытесняется в их сознании исламофобией. Даже многие пье-нуары склонны отождествлять свою борьбу за Алжир с войной Израиля против палестинцев и, таким образом, в какой-то мере сочувствуют евреям.


Однако рядом со старым антисемитизмом, связанным с консервативной позицией, появился антисемитизм новый. Он основывается на левой идеологии, на сочувствии угнетенным народам третьего мира в их борьбе с силами империализма, под которыми понимаются, прежде всего, США и Израиль. Можно усмотреть историческую иронию в том, что идеи Льва Троцкого, само имя которого до сих пор является для российских антисемитов одним из ярчайших символов мирового еврейства, сочетаются в сознании современных французских троцкистов с непримиримым антисемитизмом. В университете Нантерра оказалось даже невозможным провести посвященную Холокосту конференцию с участием людей, переживших в детстве нацистскую депортацию. Столкнувшись с агрессивной реакцией крайне левых студенческих организаций, администрация испугалась последствий и заявила, что не хочет «подвергать этих людей, пожилых и переживших драматические события, волнениям».


На примере студентов Нантерра Вьевьорка показывает, что во французских университетах левые идеи более активно «обслуживают» антисемитизм, нежели фундаменталистский ислам. Необходимо, однако, добавить, что бо́льшая часть этих новых троцкистов является выходцами из Северной Африки. Как бы ни была многообразна идеологическая основа современного нового антисемитизма, вполне однозначна его социальная база — это арабская молодежь, чье происхождение восходит к прежним колониям Франции.


Во многих случаях носители нового антисемитизма сами являются объектом расовых преследований. Именно это обстоятельство привлекает к ним особые симпатии французских «левых», не желающих признавать, что их подопечные успешно сочетают в своем лице роли жертв и агрессоров.


Судя по тому, что антисемитскими настроениями прониклись и заметные слои расового меньшинства США — чернокожих, можно заключить, что мы сталкиваемся здесь с общим феноменом. Социальные аутсайдеры проявляют своеобразную ревность, выступая против успешной, но уязвимой еврейской общины. В то же время во Франции с особой силой работает и внешний фактор — отождествление североафриканских арабов с палестинцами и их борьбой против Израиля. То обстоятельство, что некоторые французские борцы за палестинское дело скверно знают географию и помещают Палестину где-то рядом с Россией, ничего в этом смысле не меняет. Прогресс информационных технологий уничтожил пространство как фактор, разделяющий обитателей разных частей планеты. Когда проживающим во Франции выходцам из стран Магриба не хватает сведений, предоставляемых французскими СМИ, они смотрят арабские телеканалы и общаются с арабским миром через интернет. Ближний Восток приходит в Париж, и географические карты для этого не нужны.


Но происходящее нельзя объяснить только информационным прогрессом. Проявляется вполне определенная пристрастность в отборе информации. Насколько можно понять, Вьевьорка в значительной мере разделяет антиизраильские убеждения большинства французских интеллектуалов, но, тем не менее, рассматривая историю бойкота, который попытались объявить израильским исследовательским центрам французские научные заведения, он задается вопросом: «Почему в документе бойкот носит избирательный характер, ведь в мире многие страны помимо Израиля ведут себя грубо, по-диктаторски нарушая права человека?» Добавлю, что происходившие в последние годы чудовищные преступления мусульманской милиции в суданском Дарфуре, жертвами которых стали сотни тысяч убитых и миллионы изгнанных, остались практически не замеченными левыми защитниками угнетенных народов. Их не впечатляют и размещенные в интернете данные спутниковых фотосъемок, на которых видно, что на месте еще недавно процветавших поселков Дарфура остаются теперь развалины. Похоже, что самые ужасающие ситуации, в которых не задействованы США или Израиль, во Франции мало кого интересуют. Усилиями СМИ происходит откровенная демонизация этих стран, принимающая в арабской среде фантастически гипертрофированные формы. Активное умножение арабского населения Израиля нисколько не мешает обвинять еврейское государство в «новом холокосте», а арабские студенты уверяют, что в израильских тюрьмах палестинцам выкалывают глаза. Не ограничиваясь Ближним Востоком, они возлагают на сионизм ответственность даже за события на Гаити. Отсюда и истовое восхищение Бен-Ладеном. Существенно, что это массовое настроение, характерное для большинства французских арабов. По свидетельству одного из учителей Сарселя, после событий 11 сентября арабские дети так возбудились, что в течение трех месяцев были совершенно неуправляемыми и постоянно твердили о подвиге террористов, разрушивших Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. Вьевьорка рассказывает о студенческой конференции, участники которой провозгласили исполнителей этой акции героями-мучениками, что, разумеется, не помешало левым идеологам объявить настоящими организаторами теракта сионистов. Идея иудо-израильско-сионистского заговора и восхищение исламскими террористами-самоубийцами только дополняют друг друга.


Вьевьорка описывает феномен т. н. «глобального антисемитизма», в котором самым причудливым образом соединяются разные, казалось бы противоречащие друг другу, идейные блоки — от крайне правых до крайне левых. Влияние этой информационной кампании ощущается даже в тех социальных кругах, для которых ближневосточная тема не актуальна. Возникает своеобразная мода на антисемитизм. «"Евреи зловредны по самой своей природе" — такой постулат заложен в большинстве собранных нами тестов-опросов». Любое выступление против антисемитских идей вызывает подозрение в еврействе и причастности сионизму.


Вьевьорка хотел бы вывести евреев из-под удара — он рекомендует еврейским группам изменить свое поведение, чтобы избежать отождествления с Израилем, быть более общительными и открытыми для внешнего мира, чтобы избежать подозрений, и т. д. Надо сказать, рецепты эти малоубедительны. Не буду даже обсуждать вопрос, насколько обоснованно негативное отношение Вьевьорки к политике Израиля. Существенно, что и принятие левой позиции не выводит французских евреев из-под удара. Достаточно вспомнить пример тех еврейских студентов, которые попытались принять участие в парижской демонстрации против вторжения войск США в Ирак. Они были избиты арабскими участниками этой демонстрации. В некотором противоречии с собственными рекомендациями, и сам Вьевьорка замечает, что в перспективе глобального антисемитизма, определяющего евреев как главное воплощение «мирового зла», поведение тех или иных конкретных людей ничего не может изменить. Ненависть питается самой ненавистью, она разгорается без какой-либо опоры на реальные факты. Вспоминается опыт Франции эпохи кардинала Мазарини — в стране, откуда уже пару веков как были изгнаны евреи, могли убить человека, обозвавшего своих соседей «евреями», а потом с необычайной страстностью проклинать евреев, будто бы совершивших данное преступление.


Еще десятилетия два тому назад все это казалось далеким прошлым, но теперь на дворе другая эпоха: «Под защитой, которую им дали правдивая, но, к сожалению, запоздалая, информация о трагедии Холокоста и осознание ее масштабов, евреи Франции переживали, так сказать, золотой век». Что впереди? Вспоминая классическую схему Гесиода, после окончания золотого века следует ожидать нисхождение к веку железному — к эпохе тотального зла и убийственной жестокости.


Вьевьорка избегает крайних выводов и призывает журналистов к осторожности. Сам он также весьма осторожен. Порой даже кажется, что в книге перемешались фрагменты двух разных сочинений. Одно из них принадлежит чуткому, внимательному наблюдателю, с явным сопереживанием описывающему то положение, в котором оказались сейчас евреи Франции. Но рядом с этим автором постоянно появляется предельно сдержанный, сухой аналитик, старающийся все неприятные наблюдения по возможности смягчить, затушевать их в предполагаемо объективных обобщениях. Такое впечатление, что он испытывает непрестанное чувство неловкости, едва ли не страх. Приведу один лишь пример. Вьевьорка констатирует: «Евреи Сарселя отмечают присутствующие повсюду антисемитские знаки и символы на стенах зданий, в лифтах. А также особое к евреям отношение, натянутость, тяжелую атмосферу, враждебность во взглядах. Евреи чувствуют, что их избегают, отвергают под различными предлогами». После всего этого следует заключение, что «с точки зрения общей атмосферы, антисемитизм в Сарселе если и не отсутствует, то, по крайней мере, слабо выражен».


Чтобы откорректировать выводы Вьевьорки, сошлюсь на данные американской правозащитной организации Human Rights First, чей доклад о преступлениях на почве национальной и расовой ненависти в странах Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) был опубликован в июне 2007 года: «Во Франции власти отметили, что в 2006 году количество таких преступлений снизилось на 10 процентов по сравнению с 2005 годом. Однако число антисемитских преступлений увеличилось на 6,6 процентов за тот же период»[2]. Любопытная статистика. Указанную диспропорцию можно объяснить тем, что общие преступления на почве ненависти и преступления антисемитские совершаются, по большей части, разными людьми. В первом случае — это этнические французы, выступающие против выходцев из стран третьего мира, большинство из которых представлено во Франции арабами; во втором — французские арабы, преследующие евреев. Получается, что чем более миролюбиво относятся французы к арабам, тем энергичнее арабские радикалы нападают на евреев. В этом есть своя логика. В безопасной ситуации арабским активистам не надо отвлекаться на самозащиту и больше сил можно отдать любимому занятию…


***


Интересно сравнить описанные Вьевьоркой французские реалии с российской ситуацией, где, как следствие принципиального кризиса левой идеологии, феномен левого антисемитизма малозначим. Даже Коммунистическая партия Российской Федерации, чьи лидеры периодически выступают с антисемитскими заявлениями, давно уже является левой лишь по названию — она ориентируется на защиту консервативных ценностей и старательно заигрывает с православной церковью. В отличие от Франции, на родине Троцкого троцкизм не в моде, здесь это увлечение маргиналов. На французском фоне, Россия кажется огромным Эльзасом — с той, правда, особенностью, что российские скинхеды бесконечно более агрессивны и жестоки. Они громят не только еврейские, но также и православные кладбища и могут забить до смерти любого человека с восточной внешностью — от сирийского студента до приехавшей в Москву бурятки. Добавим к этому, что, игнорируя свидетельства очевидцев, московские присяжные заседатели способны оправдать молодого человека, который с криком «Слава России!» убил в пригородном поезде армянина, ударив того ножом в спину.


Та социальная роль, которая принадлежит во Франции выходцам из Африки, в России выпала на долю представителей коренного населения. У нас нет бедных арабских кварталов на периферии городов, есть безнадежная русская деревня. Получи кто-нибудь из ее обитателей французское пособие по безработице, он счел бы себя очень состоятельным человеком. Здесь столько не заработать. Социальные навыки, энергия, клановая взаимовыручка выходцев с Кавказа сделали их сравнительно преуспевающей группой российского общества, но благодаря этому кавказцы стали объектом ненависти людей, проигравших им в социальной конкуренции. В России невозможно что-либо, подобное недавнему восстанию выходцев из парижских предместий, сжигавших автомобили и воевавших с полицией. Российская реальность — это выступление против чеченцев в Кондопоге.


На российском фоне многие пессимистические замечания о ситуации во Франции могут показаться свидетельством обостренной чувствительности европейцев, впадающих в панику при столкновении с любыми проявлениями социальной нетерпимости. В России на многие события, подобные тем, что необычайно волнуют сейчас французское общество, никто и внимания не обращает. Даже убийствам посвящаются обычно одна-две небольшие заметки в не самых массовых изданиях. Позиция российских властей напоминает описанную Вьевьоркой позицию руководителей французских школ. И те, и другие предпочитают до последней возможности не замечать и замалчивать происходящее, а уличенные в этом, обвиняют журналистов в преувеличениях и уверяют, что газеты и телевидение способствуют разжиганию страстей. Отличие в том, что директора французских школ беспомощны перед активностью СМИ, российские же власти успешно СМИ контролируют. Другим существенным отличием является отсутствие французской системы студенческого самоуправления, превращающей университеты в зоны напряженной политической борьбы. Но самое главное — отсутствие в России такой агрессивной антисемитской социальной среды, которую представляют собой во Франции выходцы из стран Северной Африки. И в России радикальные мусульмане склонны отождествлять себя с палестинцами, но здесь им приходится думать скорее о собственном выживании. Хотя идеологи российского антисемитизма и попытались приспособиться к нынешней ситуации, изобретя особую «еврейско-кавказскую мафию», это теоретическое обобщение явно не работает. Евреев на улицах русских городов слишком мало, они слишком ассимилированы. Кавказцы и иностранные студенты гораздо заметнее. Без «раскрученных» российскими СМИ миллионеров — Березовского, Абрамовича и проч. — представители еврейского народа просто исчезли бы из общедоступного информационного поля. Скинхеды и им подобные не забывают, конечно, синагог и еврейских кладбищ, но в целом антисемитизм в России существенно уступает сегодня по значимости кавказофобии.


***


Впрочем, отличие не только в этом. При всей жесткости российской ситуации, в рассказе Вьевьорки о Франции можно увидеть факты, которые кажутся пугающими и при взгляде из России. Очень характерно в этом отношении свидетельство одного из информаторов Вьевьорки. В школе, где учится его ребенок, новый учитель — португалец спросил у учеников, кто здесь французы. В ответ руку подняла только дочь информатора. «Другая малышка, действительно француженка из "чистокровной" французской семьи, чуть-чуть пригнулась. "Но ты-то француженка?" — спросила ее дочка. — "Нет, нет, вовсе нет, еще будут обзывать меня…", — ответила та».


Школа — надежный индикатор будущего — показывает перспективу прогрессирующей «этнизации» французского общества, где собственно французам остается все меньше места. Евреи же просто лишние. Агрессивная реакция французских школьников в «народных кварталах» на рассказы о Холокосте объясняется также и тем, что, в отличие от этнических французов, большинство этих детей в принципе не ощущают французскую, да и вообще европейскую историю — своей. Демографическая перспектива свидетельствует в пользу того, что через несколько поколений такие умонастроения должны существенно усилиться.


Социальная эволюция не сводится только к изменению этно-культурной идентичности жителей Франции, и подъем антисемитизма происходит на фоне кризиса институтов республики, призванных защищать своих граждан. Вьевьорка задается вопросом: «Не крах ли это, в конечном счете, идеи века Просвещения и Великой Французской революции, республиканского проекта?»


Такое впечатление, что происходит медленное поглощение Франции третьим миром. Словно реализуется провозглашенная Шпенглером перспектива «Заката Европы». Конечно, Запад сохраняет контроль над положением вещей, и в его распоряжении остаются мощнейшие ресурсы, причем не только материальные. Значительная часть иммигрантов из стран третьего мира готова принять западные ценности, обладающие для них безусловным обаянием. Но все это не отменяет общей эволюции французского общества, о которой свидетельствует книга Вьевьорки. Под лозунгами построения мультикультурного общества происходит выстраивание новой культурной доминанты. Носители этой новой идентичности менее всего озабочены идеей культурного многообразия, они решительно утверждают свое ви́дение мира и стремятся навязать эту картину всем остальным.


В течение последних двух столетий европейскому миру неоднократно предрекали гибель, но, проходя через все кризисные эпохи, Европа каждый раз находила в себе новые силы, новые импульсы развития. Она процветает, чего нельзя повторить о ее могильщиках — от славянофилов до коммунистов. Хотелось бы верить, что мы также ошибаемся в своих прогнозах, однако в настоящий момент реализуется вполне определенный пугающий сценарий. Рассматриваемая в еврейской перспективе, европейская история представляется многовековым путем от самой непримиримой ненависти к евреям — к самому решительному изживанию этого умонастроения. Есть мрачная логика в том, что закат старой Европы сопровождается расцветом нового антисемитизма.



[1] Вьевьорка М. Соблазн антисемитизма: Ненависть к евреям в сегодняшней Франции / Пер. с фр. Э.А.Толпиной, М.В.Николаевой; Ин-т востоковедения РАН. М., 2006. 160 с. 200 экз.

[2] Резюме доклада на русском языке опубликовано на сайте www.humanrightsfirst.info.