ПОПУЛЯ́РНЫЙ (от латин. popularis — народный).

                                                                      1. Общедоступный, понятный всем по простоте изложения…

                                                                      2. Пользующийся большой известностью, общественными симпатиями…

Толковый словарь Ушакова

Вот и словарь подтверждает — прилагательное «популярный» распалось на омонимы. Причем первое значение должно, по возможности, обеспечить второе. Евреи, несомненно «пользовавшиеся большой известностью», но чаще всего без всяких «общественных симпатий», начали постепенно эту свою известность утрачивать, не став, впрочем, «понятней». Между тем академическая иудаика — быстроразвивающийся раздел гуманитарной науки, к тому же захватывающий все новые предметные области. К традиционным филологическому и историческому дискурсам постепенно все больше добавляется антропологический. Быстрее всего, конечно не в абсолютных, а в относительных цифрах, растет «наука о евреях» на русском языке. Нет недостатка в солидных монографиях и коллективных сборниках, а вот с научно-популярными изданиями дело обстоит неважно. И чем заметней становится отрыв «серьезной» литературы по еврейской проблематике от популярной в первом значении этого слова, то есть от иудаики интересной и понятной не только специалистам, но и широкому читателю, тем больше потребность именно в такой — массовой и общедоступной. Потребность тем значительней, чем крепче костенеют и в еврейских, и в нееврейских головах стереотипы о евреях, которые то ли «хлеба не сеют», то ли «не пьют», то ли «в лавках торгуют», то ли «все время читают Талмуд», ну и прочее в том же духе. Ликвидация упомянутого отрыва призвана не только демистифицировать еврейскую тему, но и конвертировать популярность-общедоступность в популярность-известность, а в идеале — даже в популярность-симпатию.

Передо мной две книги, изданные совсем недавно и заполняющие именно «дефицитную» сферу научно-популярной литературы по иудаике, одна — отечественная: «Блистательный Химьяр и плиссировка юбок» Льва Минца[1]; другая — переводная: «Идишская цивилизация» Пола Кривачека[2]. Первая не особенно хороша, хотя и не лишена обаяния, вторая — абсолютно отвратительна, но, и это главное, ни одна не решает, увы, сформулированную выше задачу. Тем не менее их почти одновременное появление на свет — симптоматично и указывает на осознание издательским сообществом если не «социального запроса», то по крайней мере — свободной рыночной ниши.

Сравнение двух этих сочинений тем более уместно, что сходствуют в них не только предмет — в первом случае этнография, приправленная историей, во втором история, приправленная этнографией, — но и творческие биографии авторов. Оба, один в СССР, другой в Англии, всю жизнь проработали профессиональными популяризаторами науки, оба внесли в новое для себя тематическое поле весь накопленный за долгую карьеру опыт, оба, приблизившись к старости, обратились к культуре собственного народа. Лев Минц более трех десятилетий вел этнографический отдел в легендарном журнале «Вокруг света», Пол Кривачек долгие годы продюсировал образовательные телепрограммы Би-би-си. И тот, и другой много писали про далекие и экзотические страны. Писали, разумеется, по-разному. Разница социальной среды и подходов сказалась и в их «еврейских» произведениях. Перед нами, по существу, две школы популяризации: советская и, так сказать, антисоветская.

И для Минца, и для Кривачека книга о евреях стала последней. Тот факт, что оба автора недавно ушли от нас в мир иной, неизбежно смущает рецензента: о мертвых, как известно, или хорошо, или… Но книги вышли из-под печатного станка, у них теперь собственная, отдельная от создателей жизнь, и значит, хоть и смущаясь, придется называть вещи своими именами.

***

Старые читатели «Вокруг света» помнят, вероятно, что в конце каждого журнального номера присутствовал когда-то раздел «Пестрый мир» — собрание коротеньких заметок о примечательных, курьезных и необычных фактах. По такому «классическому» принципу построено и сочинение Минца. Это более или менее бессистемная болтовня о разных еврейских этнических группах, их истории и культуре. При этом понять, зачем рассказчик беспрестанно перескакивает с пятого на десятое, довольно затруднительно. Книгу скрепляет не столько логика изложения, сколько сквозная авторская интонация, стилизующая текст под монолог не то «пикейного жилета», не то человека бывалого. И эта интонация настолько обаятельна, что не хочется ловить автора на мелких ошибках, рассыпанных то там, то тут, — не хочется до тех самых пор, пока количество их не начинает совершенно зашкаливать. А случается это ровно в тот момент, когда, ближе к концу книги, разговорчивый повествователь перебирается от евреев Китая или Йемена к менее экзотическим ашкеназам, их истории, быту, профессиям, именам и фамилиям. Тут уж никакая обворожительная интонация не спасает.

Рассказчик, как уже сказано, человек бывалый, и эту свою — в данном случае еврейскую — бывалость постоянно подчеркивает знанием идиша, что и позволяет ему разговаривать с читателем хоть и добродушно, но несколько свысока. Прямо так и утверждает в предисловии: чтобы постичь подлинно еврейскую премудрость, следует выучить идиш. Похвальное пожелание. И далее, чтобы доверчивый читатель не расслаблялся, да и для колорита, текст к месту и не к месту уснащается еврейскими словами и целыми выражениями. Тут и выясняется, что на самом-то деле идиша автор не знает. То есть что значит — не знает. В детстве он, несомненно, идиш слышал, возможно даже — слегка на нем говорил, хотя скорее всего лишь вставлял в бытовую речь отдельные словечки, но читать-писать на этом языке — точно не умеет. Иначе не было бы на страницах его сочинения стольких искажений, неточностей в русской транслитерации, бесконечной каши из разных диалектных форм, наконец — стольких сомнительных этимологий, больше похожих на бородатые анекдоты.

А все-таки книга эта, при всем объеме к ней претензий, по-своему неплохая — милая и занимательная. Узнать из нее толком ничего нельзя, а полюбить предмет, заинтересоваться им, пожалуй, можно. В конце концов, старый добрый «Вокруг света» тоже ведь не был учебником. И, похоже, все мы любили его в свое время как раз за то, что не был.

***

Однако всякое желание проявлять терпимость и благодушие к популяризаторским опусам исчезает, едва в руки попадает «Идишская цивилизация». Одно это название чего стоит! За него переводчику вместе с редактором русского издания — отдельное спасибо. Оригинальное «Yiddish Civilisation» — тоже не блеск, но его русская калька — просто апофеоз безвкусицы и стилистической глухоты. Если уж от неблагозвучного прилагательного совсем не избавиться — хоть бы на обложку его не выносили… Но речь не о названии.

Подход Минца, старого балагура, вовсе не претендующего на научность (в подзаголовке у него так и обозначено: «Не вполне ученые заметки»), в корне отличен от позиции Кривачека. Грубые и грубейшие ошибки присутствуют в каждом абзаце «Идишской цивилизации», зачастую — в каждом предложении. Но дело не только в них. Много хуже, что сочинение Кривачека — не просто химически чистый бред, а бред пафосный, одушевляемый пророческим темпераментом автора, явно привыкшего вещать с голубого экрана, словно пифия с треножника. Профессия тележурналиста сказывается постоянно. Интродукция к каждой главе — точно пародия на научно-популярные фильмы, где камера наплывом берет туристский город, чтобы потом сосредоточиться на самом в нем интересном, а закадровый голос изрекает что-нибудь вроде: «Ветры насквозь продувают километры плоских равнин, поросших травой и кустарником, среди мрачного ландшафта выделяются лишь редкие могилы кочевников». Угадайте, где это. Ни за что не угадаете. «Километры плоских равнин» — описание гор (да-да, именно гор!) Южного Крыма в районе Бахчисарая. Далее камера наползает на руины Чуфут-Кале, которые, по мнению кинопутешественника, «находятся на вершине одного из холмов». Всё, за что можно не любить телевидение, составляет основу и метод «Идишской цивилизации».

В своем пафосе первооткрывателя неизведанных земель и диких племен Кривачек уже на титульном листе называет евреев Европы «забытой нацией», но в конце приводит тем не менее список использованной литературы, насчитывающий десятки наименований, начиная с многотомных Греца, Дубнова и разнообразных англоязычных еврейских энциклопедий. Кстати, последние — его любимый источник: «по данным энциклопедии», бесхитростно признается он то и дело.

Если бы книга амбициозного лондонца была лишь нелепа и пафосна, и этого оказалось бы вполне достаточно, чтобы не брать ее в руки. Но, как в Пасхальной Агаде, одним «даену» не обойтись. Кривачек подхватывает различные тренды современной (или не очень современной) иудаики и превращает их в грубую карикатуру. Ашкеназский этноцентризм заводит его туда, куда не добирался ни один самый пламенный идишист из Вильны или Нью-Йорка. Заявив в предисловии, что «само слово идиш означает говорящих на языке идиш евреев и относится как к языку, так и к говорящему на нем народу», с этой позиции он уже не сходит. Прилагательное «еврейский» изгнано бесповоротно, наряду с идишской цивилизацией в тексте мелькают идишская культура, мудрость, искусство, жизнь и даже религия. Такая гиперлюбовь к идишу сопровождается у Кривачека… полным его незнанием. В отличие от Минца, с еврейской речью он не сталкивался и в детстве. Да иначе не могло и быть — семья будущего сотрудника Би‑би‑си, по его же собственному признанию, имела чешско-австрийские корни, а в Англию бежала от нацистов. То, что Кривачек пишет об идише, попросту не имеет к этому языку никакого отношения. Под «идишской цивилизацией» он понимает в основном язык и культуру немецких и чешских евреев. С XVII века, когда взгляд автора перемещается в Польшу, начинается, как ему кажется, «закат» этой самой цивилизации. В такой диковинной перспективе, «глядя из Лондона», так сказать, XIX век с его расцветом литературы на идише — уже «глубокая ночь».

С присущим тележурналистам вкусом ко всему «жареному» Кривачек обширно цитирует и часто ссылается на скандально знаменитое сочинение Артура Кёстлера о хазарах и не менее скандальную работу Пола Векслера о славянском происхождении идиша, не удосужившись, разумеется, поведать читателям о репутации этих авторов и отношении к их концепциям в академической среде. Впрочем, стремление английского популяризатора научных знаний совпасть с экстравагантными теориями не мешает его вполне архаическому желанию разделить «настоящих» евреев и иудаизированных «тюрко-славян» — именно от их смешения, он уверен, и произошла пресловутая цивилизация.

Характерно, что труд Кривачека содержит противоядие в себе самом. Благая мысль поместить описываемые события в широкий исторический контекст (опять-таки желание «быть в тренде») заставляет автора обширно, едва ли не на треть книги, пересказывать европейскую историю. Но его рассуждения о Древнем Риме (кстати, при чем тут Рим?), Крестовых походах или гуситском движении настолько безграмотны, что любой человек, ничего не знающий о евреях, но окончивший среднюю школу, все-таки заподозрит неладное.

Одним словом, на фоне иностранного Кривачека отечественный Минц выглядит очень достойно, а «Вокруг света» всухую выигрывает у Би-би-си с «National Geographic» в придачу. Дело за малым — понять, зачем издательству «Гешарим», имеющему и свои прегрешения, и свои неоспоримые заслуги перед российской академической иудаикой и русской читающей аудиторией, понадобилось переводить и публиковать это откровенное позорище.

Есть такой старинный анекдот. Сочинил один еврей комментарий на Псалмы и понес показывать свое творение раввину. Раввин и говорит: «Лучше бы ты написал комментарий на Книгу Иова. У Иова было столько цорес, что еще одно несчастье он даже не заметит». Еврейская история, о которой пишут Минц и Кривачек, полна таких невзгод, что на их фоне меркнут и писания ее, истории, популяризаторов. Но утешение это слабое…