Александр Иванов
Заметки о дневниках Рут Майер
Август 2012
Рецензия
Версия для печати

Центр по изучению Холокоста занимает похожее на средневековый замок здание так называемой Виллы Гранде, расположенной в парковой зоне полуострова Бюгдё на юго-западе норвежской столицы. Этот импозантный особняк был выбран для размещения музейной экспозиции и библиотеки центра не случайно. Именно Вилла Гранде в годы Второй мировой войны служила официальной резиденцией Видкуна Квислинга, министра-президента в марионеточном правительстве оккупированной немецкими войсками Норвегии. В 1942–1943 годах по его инициативе 759 евреев — норвежских граждан и беженцев из Германии и Австрии — депортировали на военных кораблях в Штеттин, а оттуда — в Освенцим. Выжило только двенадцать человек. После войны Квислинг был арестован по обвинению в государственной измене и расстрелян, а его имя стало нарицательным для обозначения всех коллаборационистов и предателей.


Трагическим событиям уничтожения евреев немецкими фашистами и их союзниками — норвежскими коллаборационистами во главе с Квислингом — посвящен мемориальный стенд в музее на Вилле Гранде: ряды фотографий погибших, обрамление из грубых железных рельсов, мерцающая электрическая подсветка, словно кто-то зажег поминальные свечи. На стенде есть и фотоснимок Рут Майер — еврейской девушки, эмигрировавшей в Норвегию из захваченной нацистами Австрии и погибшей в возрасте 22 лет в газовой камере Освенцима.


Центр по изучению Холокоста и музей на Вилле Гранде. Осло
Фотографии Аллы Соколовой


Недавно дневники Рут Майер вышли в переводе на русский язык[1]. Я познакомился с их английским изданием еще два года тому назад, во время поездки в Норвегию[2]. Обсуждение этой книги с моими норвежскими друзьями послужило своеобразным лейтмотивом той поездки. Поэтому, увидев русский перевод дневников на прилавке питерского магазина, я не мог пройти мимо.


***


Рут Майер родилась 10 ноября 1920 года в Вене. Людвиг Майер, отец Рут, занимал высокий пост секретаря Международного объединения работников почты, телеграфа и телефона, имел степень доктора философии и говорил на девяти языках. Майеров вполне можно считать типичными представителями той самой космополитической венской культуры, «девять десятых» которой, по мнению Стефана Цвейга, «поддерживались, питались и были созданы еврейством»[3]. Хотя, казалось бы, по самой своей природе такая культура должна быть толерантной, в действительности все было далеко не так. Антисемитизм, исповедовавшийся некоторыми популярными австрийскими политиками, вроде Карла Люгера и Георга фон Шёнерера, и повлиявший впоследствии на формирование идеологии национал-социализма, поразил пусть лишь одну десятую культуры Габсбургской империи, ветшавшей на глазах, но эта «десятая» оставалась весьма актуальной для австрийских евреев. Как отмечала Ханна Арендт, один из самых оригинальных политических философов ХХ века, чтобы «еврея принимали за равного» в обществе, «ему нужно ни много ни мало добиться славы», и «венская еврейская молодежь ходила учиться славе — в театр»[4].


О славе театральной актрисы мечтает и двенадцатилетняя гимназистка Рут Майер. В ранней дневниковой записи о любительском спектакле она отмечает: «Было чудесно. Я в главной роли. Мне бурно аплодировали. Поздравляли. <…> Сейчас, думая об этом, я считаю, что все было ужасно красиво, но по сравнению с Великим так мелко. Хотя это ведь, пожалуй, только первый шаг. В один прекрасный день все снова обступят меня и будут восклицать: “Ты играла великолепно. Поздравляем”». Но уже через несколько страниц Рут признается в тайном желании стать писательницей, однако при этом сомневается в своих литературных способностях: «Может, когда-нибудь я напишу роман, хотя мне лучше удаются короткие зарисовки». Действительно, небольшие рассказы, стихи, путевые заметки о летних поездках в Моравию, рассуждения на философские и литературные темы, составляющие значительную часть восьми объемистых тетрадей Рут Майер, свидетельствуют о ее незаурядном таланте, о постепенном овладении писательским мастерством.


Для многих подростков из интеллигентных семей дневник служил тогда важным инструментом самоанализа, подчас единственной возможностью выговориться, пусть даже перед воображаемым собеседником, способом разобраться в своих чувствах и эмоциях. «Когда напишешь в дневнике, все кажется так легко, — отмечает Рут в октябре 1934 года. — И на дневник смотришь как на друга. У меня и в мыслях нет, что он только бумага». А через два года она развивает эту мысль: «Дневник ведут два типа людей. Одни делают это действительно из внутренней потребности. Другие — с тайной надеждой, что однажды дневник найдет неведомая муза и он произведет сенсацию как яркий образец уж не знаю каких девичьих и деликатных чувств. (Иногда я принадлежу к первым, иногда — к последним.)».


К тому времени многое меняется в жизни Рут: скоропостижно умирает Людвиг Майер, в семье намечается разлад. Шестнадцатилетняя девушка не может смириться со смертью отца, она бунтует, обвиняет свою мать едва ли не в предательстве его памяти. Все это не находит понимания у близких. Однако подлинная катастрофа ждет их всех впереди.


В результате насильственного присоединения Австрии к Третьему Рейху в марте 1938 года на всей территории страны вводятся антиеврейские дискриминационные законы. Майеров насильственно переселяют из их комфортабельной квартиры в еврейское гетто. Рут Майер отправляют учиться в еврейскую гимназию. Вернувшись домой после первого учебного дня, она записывает в дневнике: «Сначала моим сообществом было человечество, а теперь его вдруг подменит еврейство».


Американский исследователь Давид Паттерсон выделяет в качестве ключевой особенности «дневников Холокоста» осознание их авторами принадлежности к еврейству. «От его имени, — пишет Паттерсон, — автор дневника в начале и в конце своих записей задает один и то же вопрос — “почему?”… Почему это произошло со мной, со всеми нами?»[5]


Для Рут Майер, как и для тысяч ее сверстников, еврейская самоидентификация оказалась крайне болезненной. Если раньше «домашний» австрийский антисемитизм порой напоминал о себе в случайно услышанных на венской улице разговорах, то став важной составляющей государственной политики Третьего Рейха, он сделал для каждого из них невозможным оставаться порядочным человеком, не идентифицируя себя с еврейством.


В неотправленном письме любимому актеру Эрнсту Дойчу[6] Рут, по сути, прощается с довоенной эпохой и с космополитической культурой, которую создали такие «превосходные, замечательные люди», как Дойч. Их искусство на пропагандистской выставке «Вечный жид», о которой Рут вспоминает в этом послании, во всеуслышание было объявлено «дегенеративным». Места такому искусству в старой доброй Вене больше не оставалось. «Часто я стояла с цветами у театра, ждала Вашего появления… — обращается она к Дойчу. — Теперь, проходя мимо театра, я закрываю глаза и думаю о былых временах, а значит и о том, что Вы пройдете мимо… и тогда я счастлива, что Вы далеко-далеко…»


К ноябрю 1938 года обстановка в Вене становится невыносимой. Рут оказывается свидетельницей так называемой «Хрустальной ночи», когда профашистская молодежь по всему городу громила магазины, принадлежавшие евреям, врывалась в их дома. «Штурмовики заявляются в квартиры и конфискуют книги: “О, евреи читают Гейне”. Сжигают Гейне, Цвейга, Шницлера. “Подонков-космополитов”… — записывает она в дневнике. — Только бы уехать!»


В конце января 1939 года Рут Майер удается эмигрировать в Норвегию и поселиться в небольшом городке Лиллистрём — в доме одного из знакомых отца. Она поступает в муниципальную гимназию в Осло, и каждый день ездит поездом на занятия. Благодаря незаурядным способностям к языкам, Рут быстро осваивает норвежский, учителя хвалят ее за хорошие сочинения. Во время учебы она сближается со своими норвежскими сверстниками, участвует в собраниях Организации рабочей молодежи, вступает в Международную лигу мира, читает Троцкого — в норвежском переводе. Во время летних каникул вместе с приютившей ее семьей Рут совершает небольшое путешествие по стране. Казалось бы, адаптация к новой жизни проходит вполне успешно, но и в толерантной Норвегии ей не дают забыть о еврейском происхождении: «Евреи здесь нежелательны» — выцарапывает на ее парте кто-то из соучеников.


Весной 1940 года немецкие войска оккупируют Норвегию. В стране приходят к власти коллаборационисты во главе с Квислингом. Рут вполне понимает, что эти события станут для нее роковыми. «Мой переезд в Норвегию — ошибка века. Мне нужно убираться отсюда», — записывает она. Однако эмигрировать в Англию, к ее семье, сумевшей вырваться из Австрии, было уже поздно.


Последние годы жизни Рут Майер до предела насыщены событиями. Словно ощущая неминуемое приближение развязки, она пытается прожить каждое мгновение на пределе эмоциональных и духовных сил. Рут пишет стихи, пробует себя в живописи, посещает вечерние занятия в Художественно-ремесленном училище, подрабатывает натурщицей и знакомится с выдающимся скульптором Густавом Вигеландом, которому позирует для статуи «Неожиданность»[7].


Скульптура Густава Вигеланда «Неожиданность» в Фрогнен-парке. Осло
Фотография Стейна Бьёрге (с интернет-сайта www.aftenposten.no)


В начале 1941 года Рут Майер знакомится с Гунвор Хофму, в будущем — известной норвежской поэтессой[8]. Бурный роман с Гунвор ненадолго приводит Рут в психиатрическую лечебницу. Впоследствии отношения между девушками налаживаются, они вместе путешествуют по стране, вместе работают в бригадах Трудового фронта. Рут все больше узнает Норвегию, все с большей симпатией относится к ее жителям: «Мне нравятся норвежцы… Я уже надежду потеряла увидеть людей, который мыслят и действуют самостоятельно, без санкции свыше… Норвежцы не сдаются. Не устраивая шумихи “вокруг борьбы за свою страну”».


В эти годы Рут пытается сблизиться с норвежскими евреями. «Я побывала в синагоге. <…> Я чувствовала себя там не на месте. Была чужой, — записывает она в дневнике в июне 1942 года. — Евреи сплошь черноволосые, невысокие и смуглые. Я видела в них евреев, а в себе… нееврейку. Что-то отталкивало меня от них. Раньше было иначе». И хотя ее отношения с еврейской общиной не складываются, в октябре 1942 года, в разгар массовых арестов евреев, Рут заносит в дневник: «Людей притесняют за убеждения. Люди убивают друг друга, защищая отечество. Но нельзя карать, нельзя убивать людей за то, что они такие, как есть. За то, что их деды — евреи. <…> Это противоречит здравому смыслу. Не понимаю, как евреи выдерживают. Не теряют рассудка. Я уже не люблю их с энтузиазмом 17-летней девчонки-подростка. Но буду с ними заодно. Что бы ни случилось».


Создается впечатление, что Рут Майер идет навстречу смерти вполне осознанно. Она предчувствует приближение катастрофы — и при этом не пытается скрыться, не ищет убежище где-нибудь в провинции, чтобы избежать надвигавшейся депортации. Наоборот, в сентябре 1942-го Рут переезжает в Осло, а несколькими месяцами ранее заполняет «Анкету для евреев Норвегии», официально подтвердив тем самым свое еврейское происхождение. В результате она оказывается под надзором квислинговской полиции и гестапо.


26 ноября Рут Майер арестовывают во время облавы в пансионе для девушек, где она снимает комнату. Свидетели утверждают, что перед тем как ее увели, Рут сказала одной из подруг: «Я никогда не вернусь». Она знала, что вскоре погибнет.


Последние слова Рут — несколько строчек из письма, тайно переплавленного Гунвор Хофму с борта танкера «Донау», превращенного в плавучую тюрьму: «Думаю, хорошо, что так вышло. Почему мы не должны страдать, когда вокруг столько страдания? Не тревожься обо мне. Пожалуй, я не хотела бы с тобой поменяться».


***


Авторы рецензий часто называют Рут Майер «норвежской Анной Франк». Такое определение постепенно превратилось в клише, которое, с одной стороны, служит своеобразной приманкой для читателя и способствует «продвижению» ее дневников на книжном рынке, но с другой стороны — существенно ограничивает их проблематику.


В своих записках Рут Майер не только демонстрирует удивительное для ее возраста понимание исторических процессов, кардинально изменивших лицо Европы в 1930–1940-е годы, но и ставит многие универсальные вопросы. В первую очередь они связаны с проблемами еврейской самоидентификации и сохранения внутренней свободы среди враждебного окружения, в более широком смысле — с проблемами любви, справедливости и самопожертвования.


По эмоциональному накалу и глубине мысли отдельные страницы дневников Рут Майер заставляют вспомнить сочинения упомянутой выше Ханны Арендт. В заключение своего эссе «Скрытая традиция», рассказывающего о судьбе евреев в ХХ веке, Арендт пишет: «Жить человеком среди людей можно только среди народа… Только народ — сообща с другими народами может внести свой вклад в учреждение человеческого мира, созданного нами сообща на населенной нами всеми земле и подконтрольного нам»[9].


Это хорошо понимала Рут Майер. Возможно, поэтому она не стремилась выжить любой ценой, в то время как ее народ оказался на грани уничтожения.


[1] Дневники Рут Майер: Еврейка-беженка в Норвегии / Под ред. Я.Э.Волла; Пер. с норвеж. Н.Н.Федоровой. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2011. 400 с.: ил.

[2] См.: Ruth Maier’s Diary: A Young Girl’s Life under Nazism / Ed. by J.E.Vold. London: Harvill Secker, 2009.

[3] Цвейг С. Вчерашний мир: Воспоминания европейца. М., 2004. С. 26–27.

[4] Арендт Х. Скрытая традиция. М., 2008. С. 102, 104.

[5] Patterson D. Along the Edge of Annihilation: The Collapse and Recovery of Life in Holocaust Dairy. Seattle: University of Washington Press, 1999. P. 25.

[6] Эрнст Дойч (1890–1969) — выдающийся немецкий актер. Известность ему принесли многочисленные роли в театральных спектаклях и кинофильмах 1920-х годов, включая «Голем, как он пришел в мир» П.Вегенгера и «Старый закон» Э.Дюпона. Как еврей, в 1933 году он вынужден был бежать из нацистской Германии и в 1938-м поселился в США. Выступал на Бродвее, снимался в Голливуде у Г.В.Пабста. В 1947-м вернулся в Вену, работал в театрах, снимался в кино и на телевидении. Трагически погиб в железнодорожной аварии, похоронен на еврейском кладбище в Берлине.

[7] Бронзовая версия скульптуры «Неожиданность», для которой позировала Рут Майер, установлена сейчас в созданном Густавом Вигеландом «Фрогнен-парке» в Осло — самом большом в мире парке скульптурных работ одного автора.

[8] Гунвор Хофму (1921–1995) — крупнейшая представительница модернизма в норвежской литературе, автор около двадцати стихотворных сборников и книги воспоминаний «Я никого не забыла», изданной посмертно. Дневники Рут Майер, а также письма, которые та писала уехавшей в Лондон сестре Юдит, хранились у Гунвор Хофму, безуспешно пытавшейся издать их еще в 1950‑е годы.

[9] Арендт Х. Скрытая традиция. С. 93.