Евгений Мороз
Вокруг Солженицына

«Двести лет вместе» глазами очевидцев

Октябрь 2002
Обзор
Версия для печати


Когда Александр Исаевич Солженицын собирался выпускать в свет свою книгу об истории русско-еврейских отношений, он явно рассчитывал совсем на другую реакцию. Автору «Архипелага Гулаг» удалось когда-то сыграть видную роль в низвержении мощнейшего тоталитарного режима, обладавшего огромной армией, атомным оружием и космическими ракетами, — не удивительно, что после этого он уверовал в свою особую пророческую миссию. Теперь он пытается написать книги, которые произвели бы подобное воздействие уже в созидательном плане — преобразовали бы российское общество и государство. Однако не получается, никак не получается, хотя ранее и на «Красное колесо» очень рассчитывал. Для пущей убедительности решил усилить качество работы, сделать ее полноценным научным трудом с развернутым аппаратом — цитатами и ссылками. В интервью с В.Лошаком признался: «Меня, собственно говоря, и в “Красном колесе” на научность тянуло…»[1] Однако и научность, похоже, не помогает.


Единственное, на что невозможно пожаловаться, это на отсутствие внимания. Так и не дождавшись обещанного второго тома, множатся, множатся печатные отзывы, не знаю, уместятся ли уже и в сотню. Приличный журнальный выпуск не обходится без одной, а то и двух-трех публикаций о книге «Двести лет вместе». Одни названия чего стоят: «“Двести лет вместе”, или Одиночество вдвоем», «Двести лет стеснений и ограничений», «“Двести лет вместе” или о закваске и тесте», «“Двести лет вместе”, или Двести лет противостояния», «Двести лет вместо», «Любит — не любит?», «Протоколы сиамских мудрецов», «Еврейский ответ на еврейский вопрос», «Еврейская энциклопедия — орган антисемитской мысли?!», «Еврейские глаза Петра Чаадаева», «Каленый клин», «Чему могут русские научиться у евреев?», «Русская икона сквозь западные очки», а то и вовсе — «Беда Солженицына — империализм» (это уже американский критик).


Будучи автором одной из таких статей[2], я считал, что, по крайней мере — до появления второго тома, данная тема для меня исчерпана. Однако время идет, история обсуждения становится все любопытнее и живописнее, а редактор Н.Д.Солженицына никак не завершит работу по выверке цитат, являющуюся условием публикации второй части...


Тем временем уже и те вопросы, которыми я начинал анализ книги Солженицына в своей статье, нашли объяснение. Теперь я знаю «откуда великий писатель земли русской взял, что евреи были переселены в Крым римским императором Адрианом» и «зачем продлил он на четыре столетия агонию хазар, объявив о том, что этот народ окончательно уничтожен был Тамерланом». Спасибо издательству «Гешарим», подарившему нам репринтное переиздание парижского сборника 1939 года «Еврейский мир», ранее в России практически недоступного. Теперь понятно, что часть ответственности за написанное Солженицыным лежит на, увы, не самом солидном и беспристрастном авторе — Е.Бруцкусе, содержание статьи которого по ранней истории евреев России Солженицын, не проверяя фактов, пересказал, да к тому же и перепутал кое-что. Бруцкус написал о связанном с именем императора Адриана еврейском предании, которое упомянул христианский автор Иероним, — Солженицын решил, что это действительно произошедшее событие, и уверенно начал свою работу с изложения столь интересного факта. Не очень удачное начало для великой книги, ну да ничего не поделаешь. Нет у Александра Исаевича умения ответственно работать с источниками, да и откуда взять? Если бы не заявления поклонников о его удивительном научном профессионализме, не стоило бы даже и упоминать...


Более значим рассказ о корыстолюбивых евреях, которые арендовали на Украине православные церкви и собирали с несчастных христиан поборы за богослужение. Как пишет об этом пассаже Солженицына еврейский историк Йоханан Петровский-Штерн: «Еврейский закон категорически запрещает практику аренды культовых зданий других народов, рассматривая ее в ряду самых страшных преступлений»[3]. Ни одного такого случая документально не подтверждено, тем не менее в силу понятных идеологических пристрастий эта народная легенда была принята Н.И.Костомаровым, М.Н.Катковым и В.В.Шульгиным, а теперь благодаря Солженицыну приобрела дополнительную легитимацию, так сказать, второе дыхание. Известный борец с всемирным еврейским заговором Михаил Назаров в своей восторженной рецензии на Солженицына уверенно использует этот сюжет[4]. Понятно, что рассказу о церквах предстоит теперь новая жизнь в российской националистической прессе.


Впрочем, как уже отмечалось, на основании труда Солженицына можно было бы создать два разных цитатника. Один — из антисемитских высказываний, другой — разоблачающий традиционные антисемитские фантазии и утверждающий самые позитивные, я бы сказал, гуманистические принципы межнациональных отношений. Выбирают кому что нужно. Назаров заметил у Солженицына легенду о церквах, а вот автор статьи «“Двести лет вместе” или о закваске и тесте», опубликованной в интернете на сайте под игривым названием «Кошачий ящик Василия Пригодича», прочел в той же книге: «Сила их (евреев. — Е.М.) развития, напора, таланта вселилась в русское общественное сознание. Понятия о наших целях, о наших интересах, импульсы к нашим решениям — мы слили с их понятиями». Ссылаясь на эту сентенцию Солженицына, «Пригодич» возглашает: «Если это антисемитизм, то пусть у меня язык отсохнет».


Такой уж это странный автор — Александр Исаевич Солженицын, и, на мой взгляд, было бы несправедливо сводить его труд только к одной из двух составляющих. Тем не менее это происходит, причем вариации исключительно многообразны. Как мне представляется, различные высказывания относительно сочинения Солженицына не менее поучительны, нежели сама его работа. Не претендуя на исчерпывающее описание, я хотел бы предложить уважаемому читателю характеристику наиболее показательных и любопытных тенденций.


***


Надеясь на самый позитивный прием своей книги, как у русских, так и у евреев, Солженицын заранее понимал, что его ожидают возражения: «Одни будут полемизировать — по незнанию материала. А вторые — по пристрастности» (интервью с В.Лошаком). Относительно пристрастности Александр Исаевич безусловно не ошибся.


С еврейской стороны всех, кажется, перещеголял Давид Маркиш, по словам которого, «можно было бы книжку “Двести лет вместе” смело выбросить в ближайшую мусорную урну: бездарный труд ловца вполне случайных цитат»[5]. Близко к тому и мнение председателя Московского антифашистского центра Виктора Дашевского: «Книга Солженицына полна лжи и антисемитизма». Более сдержан Илья Мильштейн, полагающий, что «конечно, Солженицын не генерал Макашов и даже не академик Шафаревич. Он находится, если можно так выразиться, на цивилизованной обочине антисемитизма. В круге первом» (оба высказывания опубликованы в интернете). В том же духе высказались Леонид Кацис, который упрекнул автора «Двухсот лет» в пристрастной недобросовестности[6], а также проживающий ныне в США Семен Резник, не согласный с оценкой Солженицыным Столыпина. Резник считает Столыпина не великим реформатором, спасавшим Россию, но палачом, отобравшим у российского общества конституционные свободы[7]. Против двух последних публикаций немедленно выступили члены семьи Солженицына. Сын писателя Степан Солженицын выразил свое возмущение бестактными заявлениями Резника и обвинил его в озлобленности и приверженности советским мировоззренческим клише[8]. Резник в свою очередь ответил на эти обвинения на страницах балтиморского журнала «Вестник» и поместил там же русский перевод всей этой полемической переписки, добавив к ней и статью американского профессора-слависта Евы Томпсон, которая не может простить Солженицыну поддержку нынешней российской политики в Чечне[9]. А вот в России последнее слово осталось за представителем защиты. Редактор книги Наталья Солженицына решительно осудила выступление Кациса, заявив при этом: «Позиция Л.Кациса, будем надеяться, не характерна для большинства российских евреев»[10].


Однако в полном противоречии с мнением Натальи Солженицыной недоброжелателем евреев считают Солженицына не только его критики, но и некоторые поклонники — из националистического лагеря. В ходе весьма содержательной беседы с издателем «Международной еврейской газеты» Танкредом Голенпольским известный автор известной газеты «Завтра» Владимир Бондаренко, поделившись с еврейскими читателями своими соображениями о том, что Израиль должен был бы выплачивать репарации России за тот ущерб, которые нанесли будущие граждане этой страны делу российской государственности, сообщил также: «В нашем патриотическом обществе, насколько мне известно, отношение к книге Солженицына в основном благожелательное, ее молчаливо одобрили даже его постоянные писательские оппоненты»[11].


Стоит уточнить, что люди этого круга при самой страстной недоброжелательности к евреям отвергают обвинения в антисемитизме. Готовы признать себя черносотенцами, кое-кто даже фашистом себя объявляет, но антисемитом — никто и никогда. Это в их понятиях бранная кличка. Однако если придерживаться исторического значения данного термина, введенного некогда в оборот страстным ненавистником евреев Вильгельмом Марром, и соответственным образом определить общий тезис националистических поклонников «Двухсот лет вместе», это звучало бы примерно так: книга Солженицына полна правды и антисемитизма. Таково кредо уже упоминавшегося М.Назарова, который восхищается не только рассказами об аренде православных церквей на Украине, но и многими другими «открытиями» «Двухсот лет вместе», разоблачающими евреев.


Впрочем, при всем своем восхищении Солженицыным, Назаров разочарован тем, что писатель не пожелал вспомнить о сатанинской сущности иудаизма и, главное, о заговоре мирового еврейства против России. Похожие претензии и у обитающей в далеком городе Сидней Елены Пустовойтовой, опубликовавшей свою статью в одном из самых радикальных антисемитских изданий «Русское воскресение», и у публициста Виктора Кожемяко, чья беседа с Александром Казинцевым появилась в «Нашем современнике» (2001. № 12). Эти авторы благодарны Солженицыну за то, что он внес свой вклад в разоблачение мифа о еврейских страданиях в России, однако восторженная интонация преобладает только у Назарова. Прочие ставят в пример Солженицыну работы других — более продвинутых — исследователей, таких как дореволюционные обличители жидомасонов А.Шмаков и М.Меньшиков, их позднейшие единомышленники — Д.Рид, О.Платонов, а также И.Шафаревич, В.Кожинов, С.Кара-Мурза. Александр Бородай (в журнале «Русский предприниматель») пишет по этому поводу: «Солженицын (видимо, намеренно) решил не замечать огромного пласта различных по тональности и качеству работ, зачисленных общественным мнением в разряд антисемитских. В его книге нет ни одной ссылки на Шмакова, Селянинова, Маркова-второго, Дикого и т. д.»[12] Сам Бородай, похоже, не вполне уверен, что Марков-второй, призывавший в Думе к физическому уничтожению евреев России, был антисемитом. Может быть да, а может быть и нет. Нельзя же слепо доверять ангажированному общественному мнению.


Особо хочется выделить позицию Дмитрия Галковского, опубликовавшего свою статью «80 лет вместо» в газете «День литературы» (приложение к «Завтра»). Галковский обходится без ссылок на какие-либо авторитеты и выступает, так сказать, от собственного имени. Он восхищен тем, что Солженицын разоблачил еврейские измышления, особо — миф о погромах, и поражается «мощи таланта 85-летнего автора, вдруг показавшего, что он не только писатель или публицист, но еще и настоящий ученый-историк». Однако выясняется, что о некоторых лучших людях России Солженицын пишет в «кафешантанном стиле», да и «во внешней политике… разбирается весьма слабо». Свой стиль Галковский, насколько можно понять, считает безупречным, а знания о внешней политике незаурядными. Не вполне, правда, понятно, знает ли он при этом кто такой Солженицын, ибо называет его «убеленный сединами патриарх советской литературы». К «патриарху» Галковский относится с этакой уважительной снисходительностью, сравнивая его с фантастическим кротом-исполином, который годами прорывал завалы исторической рухляди: «Плотная мускулистая туша, циклопические ковши передних конечностей, безглазый таран-лоб». Не увидел, однако, этот безглазый в своем историческом мраке, что Российская империя, которую он попрекает медлительностью и неловкостью, на самом-то деле была нормальной колониальной державой, не хуже других, и никогда нигде не опаздывала — ни в еврейском вопросе, ни в крестьянской политике (заодно Галковский разоблачает и миф о крепостном праве). Что касается евреев, то все их проблемы от нежелания следовать благодетельным российским реформам, в ответ на которые евреи, как выясняется, кричали: «НЕ ХОТИМ БЫТЬ ЕВРОПЕЙЦАМИ, хотим быть арабами-иудаистами, устраивать верблюжьи скачки и учить в медресе диамат. А на вашу европейскую культуру с ее индивидуализмом и римским правом мы ПЛЮЕМ». «Это было сказано не раз и не два — это был столетний рев людского моря, в котором беззвучно утонули все столетние усилия европейской “колониальной администрации”»[13]. Есть и другие пассажи, не хуже этого, но пожалею читателей.


Перевели дух? Хорошо, теперь обратимся к либерально-консервативным поклонникам Александра Исаевича, которые с полным пониманием восприняли его послание о необходимости разумного и доброжелательного межнационального диалога. Таковых немало. Вот, например, Павел Басинский (небольшая энергичная статья в «Литературной газете»): «Солженицын написал очень хорошую и очень добрую книгу. Это отдушина. После Солженицына о евреях и русских можно говорить свободней, не корчась и не ломаясь. И название выбрано верно — “Двести лет вместе”. Для порядочной исторической семьи это вполне достаточный срок, чтобы уже никогда не заикаться о разводе»[14]. В том же духе высказался Владимир Немзер[15] и Елена Дьякова (Gazeta.ru), которая видит в Солженицыне «историка и мыслителя “веховского масштаба”». В статье «По лезвию ножа» Мариэтта Чудакова особо восхищается смелостью Солженицына, его способностью найти правильную, уважительную интонацию, верную ноту по отношению как к русским, так и к евреям: «Трудно представить, кому бы другому удалось. Нет уверенности, что это будет оценено»[16]. То же и Льву Аннинскому нравится. Он особо отмечает у Солженицына «боязнь обидеть, перейти грань» по отношению к еврейскому народу[17].


Особо отмечу, что среди поклонников Солженицына немало евреев. Как констатировал в своей публикации московский писатель Валентин Оскоцкий: «…и “за”, и “против” Александра Солженицына отнюдь не национально стерильны»[18]. Вообще представления о решительной неприязни, которую все как один евреи питают к великому русскому писателю, существенно преувеличены. Это относится даже к нынешним критикам — упомяну лишь публикацию Бориса Бергельсона, которая начинается словами: «Сразу хочу подчеркнуть, что для меня, еврея, прожившего всю жизнь в России, А.Солженицын — великий русский писатель и патриот. Я преклоняюсь перед мужеством этого человека…», а уж только дальше следует: «Автор пытается убедить читателя, что обвинения против евреев достаточно обоснованны и евреи сами виноваты в… антисемитских настроениях…»[19] Да, чтение «Красного колеса» вызвало в свое время на «Голосе Америке» скандал, описанный одним из главных его участников — недавно скончавшимся Нодаром Джином[20], однако немало евреев, которые придерживаются совсем других взглядов.


Иногда кажется, что в Израиле моральный авторитет Солженицына даже выше, чем в России. Желающие в этом убедиться могут открыть книгу Идо Нетаниягу «Итамар К.», где израильская девушка, воспитанная в социалистическом и атеистическом кибуце, следующим образом мотивирует свое решение следовать религиозной традиции: «Солженицын однажды написал, что его первый арест, когда он был офицером, научил его многому. Он начал видеть правду»[21]. Можете ли вы указать на подобный пассаж в современной российской литературе? Я с таким не знаком. Бывало, конечно, всякое — после встречи Солженицына с Владимиром Путиным губернатор Тюменской области Леонид Рокецкий даже объявил великого писателя своим духовным наставником[22], однако, похоже, сейчас он об этом уже не помнит... Отмечу особо, что Идо Нетаниягу не просто писатель, но брат бывшего премьер-министра и, что еще важнее, брат погибшего при освобождении заложников командира израильского десанта в Энтеббе — Йони Нетаниягу, который является всеми почитаемым героем Израиля. Это элита, сливки израильского общества. Пример не единственный. Так, один из ведущих политиков Израиля, министр иностранных дел Шимон Перес, который являлся премьер-министром после убийства Ицхака Рабина, находясь с визитом в Москве, немедленно встретился с Солженицыным. Можно себе представить, сколь значимым является для Переса слово русского писателя — стоило лишь Солженицыну с уважением отозваться о журнале «22», как это издание тут же получило государственную субсидию. Впервые за все время своего существования. Редактор журнала Александр Воронель вспоминает о данном факте в ходе обсуждения «Двухсот лет», при этом он решительно осуждает «наше еврейское всезнайство» и призывает подумать «сколь не ординарен этот человек, силы его кажутся фантастическими, а смелость, позволяющая ему браться за грандиозные, неразрешимые темы, сама по себе приводит в трепет»[23]. К той же теме возвращается он и в заметке, открывающей серию публикаций о Солженицыне в журнале «22». Здесь Воронель пытается объяснить «Двести лет вместе», так сказать, изнутри. В отождествлении Солженицыным русского народа и русского государства — о чем так критично писали другие авторы — Воронель усматривает историческую особенность русского менталитета, а вместе с тем и специфический архаизм, который, кто знает, не станет ли основой общего виденья мира в недалеком будущем? Всё с несомненным уважением и сочувствием...[24]


Комментируя намерение Солженицына высказать общепонятную и примиряющую все крайности концепцию русско-еврейских отношений, Александр Мелихов заметил: «Привести к согласию не только крайних и непримиримых, но даже и тех, кто спокойно и твердо убежден в своей правоте, невозможно ничем». Это в полной мере подтверждается разнообразием оценок «Двухсот лет вместе». Рассуждая о природе данного феномена, Мелихов указывает, что человечество далеко от рациональной последовательности суждений и чаще всего пребывает в плену своего рода фантомов — коллективных иллюзий. «Может быть, когда-то и возникнет система фантомов, одинаково чарующая и русских, и евреев, но пока что таковая даже и не брезжит». Признаваясь, что ему «ужасно не хочется оправдывать евреев», так как «опротивело… еврейское всезнайство… еврейские пошлость и верхоглядство», Мелихов сожалеет о том, что великий писатель воспринял старую националистическую иллюзию, будто бы «десятилетиями шатающиеся по миру призраки “вселяются” в русское общественное сознание не как самостоятельная сила, а как сила еврейская»[25]. Не вполне ясно, что ставится при этом в укор Солженицыну — то ли что он поддался такому гипнозу, то ли что не создал фантом нужного качества.


Очевидно, и в отношении самого Солженицына многие участники дискуссии оказались в плену фантомных иллюзий. Словно разные призраки писателя борются друг с другом за право считаться истинной реальностью из плоти и крови. Страсти при этом вспыхивают необычайные. Вот отважная диссидентка с лагерным прошлым Наталья Горбаневская негодует, поскольку ненавистники Солженицына, даже не читая его замечательную книгу, на дыбу встанут при одной лишь мысли, что великий русский писатель захотел написать о евреях. По этой причине Горбаневская, также не читая этих недостойных людей, честит их как «безнациональную леволиберальную сволочь» (уточняет: «употребляю не как ругательство, а как термин»)[26]. В других случаях, не зная о чужих суждениях, авторы словно вступают друг с другом в заочный спор, свидетельствующий о полной непримиримости их позиций. Так, по мнению Ильи Мильштейна: «обещаемая Солженицыным обоесторонность сама не без переклонности: еврейских авторов он прямо упрекает в русофобии (хотя на самом деле у них трудно что-либо найти насчет “извечной испорченности русского народа”), а у единокровных соотечественников, в том числе зоологических антисемитов, усматривает разве что излишнюю запальчивость». С точностью до наоборот трактует этот вопрос Елена Пустовойтова: «Писатель… какую бы позу “объемно и равновесно” ни принимал, хорошо видно, к какому берегу он подгребает. Бесстрастия не получилось: хоть стал посередине, но черпает больше с еврейской стороны, и, раздавая каждой сестре по серьгам, он только одной из них реверансы делает».


Понятно, что взгляды демократически ориентированного еврейского интеллигента, каковым является Мильштейн, не могут совпадать с убеждениями сиднейской поклонницы Шмакова, верующей в существование мирового еврейского заговора, однако вот голоса, казалось бы, из одного или, по крайней мере, из очень близких лагерей. Валентин Оскоцкий утверждает: «Настаиваю категорически: на пятистах страницах плотного книжного текста я не нашел ни единого прямого повода заподозрить писателя в антисемитских пристрастиях». По мнению же Й.Петровского-Штерна, «хочет того Солженицын или нет, но его книга закрепляет все самые лживые, дурные, безосновательные, предрассудочные и, увы, ультраконсервативные представления о евреях, сложившиеся в традиции русской мысли».


То же и во множестве частностей. Даже такой, казалось бы, незначительный вопрос, как отношение Солженицына к контрабандисту Моисею Эдельштейну, который по незнанию связался с революционерами и потом молился в тюрьме Йегове, понимается совершенно по-разному. По мнению Мариэтты Чудаковой, к этому человеку «автор во всяком случае настроен более сочувственно, чем к тем, кто не молился вовсе». Однако историк Сергей Иванов в статье «Протоколы сиамских близнецов», помещенной в том же номере «Неприкосновенного запаса» (2001. № 4), утверждает, что в этом случае «автор не может обойтись без саркастической усмешки». И сколько можно было бы указать подобных примеров…


Не берусь сказать, как относится Солженицын к богобоязненному контрабандисту Эдельштейну — на некоторые вопросы, поднятые дискуссией вокруг «Двухсот лет вместе», трудно ответить с полной уверенностью. Есть, однако, очевидная фактическая составляющая, где истина устанавливается твердо. Например, когда Виктор Кожемяко уверяет, что особого читательского ажиотажа книга Солженицына не вызвала, мне очевидно, что в этом вопросе он следует не фактам, но своим пожеланиям. Кожемяко хотел бы, чтобы вместо Солженицына все читали Д.Рида, О.Платонова и других разоблачителей жидомасонских интриг против России и человечества... Полагаю, что в пике своей популярности «Двести лет вместе» поставила своего рода рекорд как книга «об умном», продающаяся за столь высокую цену.


Среди причин подобной общественной реакции не в последнюю очередь экзотика рассматриваемой темы. Не то, что бы ранее уже не было достойных работ о судьбе еврейских подданных Российской империи, но для русской публики они оставались неизвестными. Солженицын вторгся в описание вопроса, который до появления его сочинения интересовал либо евреев, либо антисемитов. Основная масса обычно равнодушна к еврейской тематике, антисемиты же, весьма в ней заинтересованные, обладают своим корпусом сочинений, о которых так почтительно вспоминают Кожемяко и Бородай. Прочитав труды серьезных авторов, писавших о судьбе евреев в России, Солженицын ощутил себя Колумбом, который обнаружил скрытый ото всех материк исторической реальности. Он решил подарить России это удивительное открытие и, действительно, сумел очень многих удивить.


Следует отметить, что проблема не только в особом отношении к евреям — историческую литературу хорошо знают преимущественно историки. Много ли на свете людей, которые, подобно Йоханану Петровскому-Штерну, в состоянии заметить, что Солженицын проигнорировал существование четырех поколений исследователей, занимавшихся еврейской тематикой, и обошел своим вниманием все те сочинения, материал которых не соответствует его оценкам? Да ведь и не все специалисты готовы столь решительно критиковать Солженицына. Вот, например, израильский ученый Арон Черняк. В принципе, он пишет о том же, что и Петровский-Штерн, — указывает на научные исследования, которые Солженицын не пожелал упомянуть, перечисляет забытые или неправомерно отрицаемые им факты. Однако общая интонация совсем иная, Черняк словно сожалеет о том, что ему приходится говорить[27]. Еще более показательно в этом смысле выступление доктора исторических наук А.Д.Степанского, профессора РГГУ, члена академического совета центра «Сэфер». Высказывая свое мнение на обсуждении книги Солженицына, которое состоялось 10 июля 2001 года в фонде «Русское зарубежье» (отчет опубликован в интернете), Степанский также говорил о множестве неучтенных Солженицыным работ, однако такое впечатление, что стоял он при этом по стойке смирно и чуть ли не извинялся за свою излишнюю осведомленность.


В то же время, для неспециалистов и того материала, которым воспользовался Солженицын, оказалось более чем достаточно. Многие читатели «Двухсот лет вместе» просто ошеломлены начитанностью автора книги. Литературный критик Лев Аннинский с восторгом возглашает: «Там к каждой из двенадцати глав — сотня ссылок»[28]. К кому именно адресуют эти ссылки Аннинский, конечно же, не обращает внимания — его впечатляет количество. Полагаю, то же произошло и с большинством других поклонников рассматриваемого труда. А вместе с тем, тут есть о чем подумать. В первых четырех главах работы Солженицына содержится более 170 ссылок на Юлия Гессена, в основном на «Историю еврейского народа в России» — вот уж действительно фундаментальный труд, основанный на архивных документах. Очевидно, что во многих случаях Солженицын пишет свою работу, отталкиваясь от книги Гессена, кое-что добавляя и исправляя в ней — по своему разумению. Столь любимые Солженицыным энциклопедические статьи идеально подходят для такого стиля работы: прочтя о чем-то у Гессена, можно по алфавиту найти изложение той же темы в энциклопедии и постараться разнообразить гессеновский рассказ. Солженицын отвлекается от него лишь для того, чтобы пойти за другим поводырем — это происходит, например, при характеристике земледельческих экспериментов правительства, описанных уже по книге Никитина.


Не удивительно, что некоторые критики объявили книгу Александра Исаевича компиляцией. Я полагаю, однако, что они ошиблись. Книга Солженицына, действительно, создавалась как компиляция, но таковой не является. Солженицын не просто переписывает отрывки из других книг, он активно осмысливает их содержание. Это-то самое любопытное. Надо сказать, что таких откровенных, грубых ошибок, о которых я писал в начале настоящей статьи (напомню об императоре Адриане и захваченных евреями украинских церквах), в работе Солженицына немного. Кое-что можно списать на недостатки образования. Сложнее понять множество других случаев, когда описания, казалось бы, бесспорных событий оказываются пристрастными, иной раз до абсурдности.


Укажу лишь на один из главных аргументов в пользу благодетельного соучастия имперской администрации в жизни своих еврейских подданных. Несмотря на ужасающую нищету еврейских местечек и все те меры правительства, которые Солженицын деликатно называет «стеснениями», ранние браки и сравнительно низкая детская смертность привели к значительному росту еврейского населения. Уже во времена Николая I правительство было крайне встревожено данным фактом — еврейская рекрутчина, в особенности институт кантонистов, были призваны изменить ситуацию, превратив евреев в добрых христиан. После крещения даже по фамилии становились они Николаевыми и Ивановыми — сколько сейчас таких, никто не знает. Однако при всем старании не удалось тогда упразднить существование еврейского народа на территории России. Позднее пытались вытеснить евреев в эмиграцию, даже сочувствовали делу сионизма. Не верили в реальность планов Герцля, однако, как писал об этом российский посланник в Берне А.Ионин, «иметь хотя бы в перспективе надежду освободиться от части своего жидовского населения все-таки приятно»[29]. Особо отмечу, что, по словам Солженицына, еврейские авторы бесконечно преувеличивают страдания кантонистов. Свидетельство Герцена, которому довелось своими глазами увидеть 8–10-летних еврейских мальчиков, умиравших прямо на марше, Солженицын игнорирует, хотя не может его не знать — Герцена цитирует в своей книге Гессен. Что же касается численности евреев, то, по словам автора «Двухсот лет вместе», данное обстоятельство являлось величайшей заслугой империи — как будто бы оно соответствовало целям правительства и определялось его политикой. То же повторяет со слов Солженицына и политический обозреватель официозной «Российской газеты» Александр Сабов, который приводит цифры, свидетельствующие об умножении еврейских подданных, после чего торжествующе вопрошает: «Так какой же “тюрьмой народов” была царская… Россия?»[30]


Подобным же образом рассматриваются и многие другие обстоятельства. Как известно, несмотря на активнейшие усилия трех министерств, имперская администрация все-таки не сумела добиться осуждения Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве русского мальчика, что предполагало и осуждение еврейской религии в целом. Полицейские и судебные чины, которым по мере сил помогали российские дипломаты, скрывшие от присяжных осуждающие кровавый навет папские послания, оказались не в состоянии бороться с российской общественностью, поддержавшей Бейлиса. Присяжные были убеждены аргументами защиты и отвергли обвинение. Солженицын описывает это как великий подарок со стороны империи и негодует относительно еврейской неблагодарности. О том же заявляет и Наталья Солженицына в своем ответе Кацису. Впрочем, если она знает о деле Бейлиса лишь по книге своего гениального супруга, данная точка зрения и не удивительна. О папских посланиях, о давлении, оказанном на следствие, о высылке в Сибирь важного свидетеля защиты, о противозаконной полицейской слежке за присяжными, организованной в интересах прокурора, о денежных суммах, выплаченных полицией представителям обвинения, об их замечательном карьерном продвижении после процесса и прочее, прочее — у Солженицына об этом ни слова. Только цитирует злобную антисемитскую тираду Василия Розанова, уверовавшего тогда в кровавые еврейские ритуалы.


Список подобного рода претензий к автору «Двухсот лет вместе» можно было бы продолжать еще очень долго. Собственно, все упоминавшиеся мною критики Солженицына этим и занимаются. Резюмируя их коллективный труд, можно сказать, что каждый раз, когда еврейская масса сталкивалась с очередным решением мудрой администрации, обрекавшей ее на изгнание, разрушение налаженного быта, нищету и голод, каждый раз, когда еврейские матери плакали о судьбе своих детей — будь то государственное похищение мальчиков из еврейских семей или же чудовищные истории погромов, — у Солженицына находится повод остудить пыл, указать на соображения, так или иначе оправдывающие правительство, растворить ужасающую реальность в описании множества резонов и мнений, в том числе и откровенно антисемитских. И для погромщиков, и для военных, осуществлявших массовые антиеврейские акции в годы Первой мировой войны, у Солженицына находятся слова сочувствия, вполне однозначно осуждает он только русскую интеллигенцию начала ХХ столетия, которая защищала евреев и, тем самым, будто бы предавала национальные интересы России. Для восторгов националистов поводов более чем достаточно. С «мифом о еврейских страданиях» Солженицын, действительно, поступил очень решительно. Камня на камне не оставил — всё, что мог, зарыл и закопал, спрятал от посторонних глаз.


Должен, однако, сказать, я не считаю, что Солженицын испытывает какую-либо неприязнь к евреям. Когда он пишет о молодых людях, столкнувшихся с процентной нормой при поступлении в высшие учебные заведения, то явно сочувствует каждому из них и от чистого сердца рад, когда это препятствие удается обойти. Вот вопрос о еврействе в целом, когда оно начинает обгонять массы русского простонародья, к учению безразличного, — тут другое дело, тут Солженицын начинает задумываться. Впрочем, и в этом, и в других случаях автор «Двухсот лет вместе» не хочет обидеть евреев, готов даже сделать им комплимент. Только почитайте, с каким сочувственным вниманием описывает Солженицын историю сионистского движения, с каким интересом излагает рассуждения Жаботинского. Сергей Иванов полагает, что Солженицын ценит в Жаботинском комплекс неполноценности по отношению к России. Не думаю. Солженицын, мечтающий о создании национальной русской идеологии, явно примеривает еврейский наряд на русские плечи — расцветка, конечно, не подходит, пуговицы бы поменять, но общий покрой очень даже симпатичен. В конечном же итоге, задача Солженицына не евреев обвинить, а с русскими их помирить, точнее — администрацию Российской империи оправдать. Тут приходится евреев немного подвинуть, чтобы осталось у них обид, а у администрации грехов, поменьше. Однако говорит о медлительности, неловкости империи, демонстративно отвергает наиболее скандальные, одиозные обвинения в адрес евреев, связанные с пресловутым заговором. Националистических авторов подобная сдержанность очень обижает, но Солженицын их не слушает. Проводит свою предполагаемо «срединную» линию, хочет, чтобы все было поровну.


Вот уж действительно: «Любит, не любит?» (название статьи Вениамина Браславского в «Общей газете»). Хочет Солженицын, чтобы русские и евреи признали друг перед другом свои ошибки, покаялись, а уж дальше жили бы дружно. В своей заметке Наталья Солженицына еще раз напомнила об этой идее писателя, ради которой, собственно, и написана книга: «Я призываю обе стороны — и русскую, и еврейскую — к терпеливому взаимопониманию и признанию своей доли греха, — а так легко от него отвернуться». По определению Владимира Кукушкина (Polit.ru) — «Мир да любовь вследствие взаимопогашения и списания “долгов”».


В общем, я согласен с выводом Мелихова: «Солженицын — человек идеала (мира высоких мнимостей), а потому может ненавидеть разве что враждебные его идеалу принципы, но никак не конкретных людей…» Думаю, это чувствует и столь непримиримый критик Солженицына как Петровский-Штерн. Не случайно, свое заключение об антисемитских клише в «Двухстах лет вместе» он предваряет словами: «Хочет того Солженицын или нет…». Допускает, таким образом, что не хочет. Подозреваю даже, что внутренне уверен в этом. Такой вот парадокс — не антисемит, однако может обосновать идеи вполне антисемитского характера. Из самых лучших, идеальных побуждений, разумеется.


Литераторы, подобные Оскоцкому или Мариэтте Чудаковой, обращают свое внимание, прежде всего, на примиренческую устремленность книги Солженицына и склонны отнестись к этой работе с симпатией. Чудакова отмечает, правда, что оспаривая реальность высказывания Александра III: «А я, признаться, сам рад, когда бьют евреев», Солженицын грешит против истины, однако и данное обстоятельство не мешает ей восхититься рассматриваемой книгой. Больно уж интонации симпатичные. Литературный критик Лев Аннинский с восторгом заявляет, что Солженицын это не какой-то там ученый сухарь, а особый «художественный исследователь… вооруженный писательской психологической интуицией»[31]. Похоже, что в его понимании это высшая степень совершенства, и книга Солженицына представляется Аннинскому замечательнейшей работой (о том же и статья этого автора в «22»). Впрочем, для Аннинского рассуждения о «Двухстах лет вместе» важны, прежде всего, как повод высказать свои умозаключения относительно затронутой Солженицыным темы. У Аннинского, конечно же, собственные понятия о том, кто такие евреи, нужны или не нужны двойные стандарты, а так же, что значимо и что не значимо для мира и человечества.


Помимо прочего, тут сказывается и специфика профессиональной ментальности. Люди науки, которые не являются «художественными исследователями», но всего лишь изучают историческую реальность, не способны так легко от нее оторваться и перенестись в мир высоких истин. К тому же, они не готовы примириться с идеальным пренебрежением к банальным фактам — отсюда и иные оценки. В том же номере «Неприкосновенного запаса», где напечаталась Чудакова, приводится критическая рецензия Петровского-Штерна и подобное же выступление профессора МГУ и ведущего научного сотрудника Института славяноведения РАН Сергея Иванова, который резюмирует: «Солженицын думает, что написал научный трактат о евреях. Он ошибается по всем… позициям — из-под его пера вышел страстный манифест русского просвещенного почвенничества». Не менее решителен, при всей его почтительности к Солженицыну, и Арон Черняк: «“Двести лет вместе” — серьезная неудача А.Солженицына. Неудача научная, публицистическая и, конечно, нравственная». Думаю, однако, что определение Сергея Иванова точнее — его оценка сущностная, позитивная. Что же касается удачности или неудачности, это, в конце концов, вопрос субъективный. Сам-то Солженицын своей книгой очень доволен, да и столько поклонников придерживаются того же мнения.


Среди тех, кто восхищается сочинением Солженицына, есть не только впечатлительные литераторы, но и серьезные ученые. Вот, например, точка зрения доктора исторических наук А.Б.Зубова, прозвучавшая на обсуждении книги Солженицына в фонде «Русское зарубежье»: «Будучи сам научным работником, историком, я должен сказать, что потрясен научным качеством этой работы. Эта работа как научное исследование вполне может считаться образцом для современной исторической науки, для русского научного языка в гуманитарных дисциплинах». В том же духе высказались и абсолютное большинство других ученых (все доктора наук), выступавших на обсуждении, — Л.И.Сараскина, Г.Д.Гачев, А.С.Ципко, В.И.Толстых, а также известный критик потребительской цивилизации Запада А.С.Панарин. Только директор Центра по изучению России Университета Дружбы народов И.Б.Чубайс, предварительно извинившись, позволил себе несколько критических замечаний, Степанский почтительно доложил про неучтенные Солженицыным позднейшие исследования, да Ципко обронил как-то двусмысленно: «Правда, Александр Исаевич объективен в оценке истории взаимоотношений этих двух народов в той мере, в какой может быть объективен русский человек». Симптоматичный комплимент.


Стоит, конечно, учесть, что большинство присутствовавших не занимается еврейской тематикой, да и общая атмосфера обсуждения, начавшегося выступлением Натальи Солженицыной, исключала возможность слишком резких замечаний — кажется, что готовность разделить общий восторг являлась предварительным условием участия в данной акции. Впрочем, этого недостаточно для объяснения речи Гачева, который провозгласил, что книга о русско-еврейских отношениях — это «Эверест творчества Солженицына…». По словам Гачева, «восхождение на эту сложнейшую и опасную тему позволил он себе предпринять в позднем возрасте, когда человек выходит в мудрость, в статус старца-аксакала, кто может объективнейше рассудить этот исторический спор-тяжбу. А в мире ныне нет человека и мыслителя, кто бы обладал таким богатейшим опытом жизни и размышлений, кругозором такого диапазона, как Солженицын. Ему и карты в руки…». Дальше еще очень долго и так же по-восточному цветисто. Развивая идею о неких глобальных, едва ли не космических основаниях русско-еврейского сближения в статье, напечатанной в «Континенте», Гачев с восхищением описывает идиллическую картину исторического сожительства этих народов, которое нарушается только злобной клеветой внешних сил, пугающих доверчивых евреев погромами, чтобы разлучить их с Россией. Просто соловьем заливается, возникает даже впечатление, что Эверест творчества Солженицына это не «Двести лет вместе», но рассуждения Гачева[32]. Вроде бы ученый, а пишет, как «художественный исследователь». Аннинскому должно понравиться.


Нет, не спасает наука от фантомов, и пример Гачева еще не самый яркий. Есть ведь и такой незаурядный мыслитель, как доктор исторических наук Игорь Фроянов (до недавнего времени декан истфака Санкт-Петербургского государственного университета), разоблачивший в своих работах еврейский масонский заговор против России и СССР, есть доктор наук Олег Платонов, собравший в сборнике «Терновый венок России. Тайна беззакония. Иудаизм и масонство против христианской цивилизации» (М., 1998) все самые отвратительные антисемитские измышления последних столетий, включая обвинения в ритуальных детоубийствах, есть и многие другие... На этом фоне Александр Исаевич Солженицын и его ученые поклонники кажутся просто ангелами.


Мне не хотелось бы завершать эту статью на столь пессимистической ноте. Идеальный финал — подходящая к случаю мораль и обещание, что все будет хорошо. К сожалению, у меня нет уверенности в безоблачном будущем. Однако я убежден в том, что, если, Господи сохрани, нас ожидают бедствия и испытания, книга Александра Исаевича Солженицына не будет иметь к ним какого-либо серьезного отношения. Даже после публикации второй части, которая, насколько можно предвидеть, окажется более неприятной, нежели первая, — тема уж больно специфическая, и недаром Бородай, Кожемяко, Назаров и другие националистические авторы с такой надеждой ожидают ее появления. Подозреваю даже, что первая часть была задумана Солженицыным, чтобы польстить евреям, расположить их к себе, а уже потом по-братски покритиковать за то, что устроили в России большевистский переворот и прочие безобразия. Предполагается, по-видимому, что в первой части Солженицын покаялся за весь русский народ, а после второй уж пусть евреи покаются. Но не просто теперь решиться на публикацию — после такой-то реакции на покаяние. Есть подозрение, что этого даже поклонники из журнала «22» не потерпят. Разлюбят.


И, тем не менее, я убежден в том, что когда лет через пятнадцать кто-нибудь пожелает рассказать любознательным молодым людям (хочется надеяться, что таковые найдутся) о реалиях нынешних дней, ему будет очень трудно объяснить, почему столько пыла и страсти вызывает сейчас эта странная книга. Придется кому-нибудь говорить о том, что в силу таких-то и таких-то причин еврейская тема оказалась очень значимой для российского общества, что Александр Исаевич Солженицын представлял собой фигуру символическую, так что каждое его слово воспринималось окружающими с особым, пристрастным вниманием. Пойдут после этого молодые люди на площадь, чтобы посмотреть на памятник великому писателю. Обязательно будет такой памятник, и полагаю, что автор «Архипелага Гулаг» вполне его заслужил. Встанет на людном месте весь в бронзе, такой задумчивый, бородатый, с мучительным шрамом поперек лба. Посмотрят дети, поудивляются. Будут их волновать совсем уже другие книги, другие проблемы.


[1] Московские новости. 2001. 19–25 июня.

[3] Петровский-Штерн Й. Судьба средней линии // Неприкосновенный запас. 2001. № 4.

[4] См.: Назаров М. «Двести лет вместе», или Двести лет противостояния // Завтра. 2001. 18 сент.

[5] Маркиш Д. Два Голиафа // Лехаим. 2001. № 9. С. 28.

[6] См.: Кацис Л. Еврейская энциклопедия — орган антисемитской мысли?! // Ex libris НГ. 2001. 12 июля.

[7] См.: The Washington Times. 2001. 23 Sept.

[8] См.: The Washington Times. 2001. 28 Sept.

[9] См.: Резник С. Солженицын между Востоком и Западом // Вестник. Балтимор, 2002. № 7 (28 марта).

[10] Солженицына Н. Ответ Л.Кацису // Ex libris-НГ. 2001. 26 июля.

[11] Голенпольский Т., Бондаренко В. Вместе о двухстах годах // Международная еврейская газета. 2001. № 32 (авг.).

[12] Бородай А. Первый шаг по лезвию бритвы // Русский предприниматель. 2001. № 0(1) (нояб.).

[13] День литературы. 2001. 15 окт.

[14] Литературная газета. 2001. 4–10 июля.

[15] См.: Время новостей. 2001. 29 июня.

[16] Чудакова М. По лезвию ножа // Неприкосновенный запас. 2001. № 4.

[17] Аннинский Л. С двух сторон // Двадцать два. Тель-Авив, 2001. № 122. С. 124.

[18] Оскоцкий В. Еврейский вопрос по Солженицыну // Новый век. М., 2002. № 1. С. 130.

[19] Бергельсон Б. Двести лет «стеснений и ограничений» // Новый век. М., 2002. № 1. С. 124, 128.

[20] Джин Н. История моего самоубийства. М.: Худож. лит., 1995.

[21] Нетаниягу И. Итамар К. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2001. С. 157.

[22] Известия. 2000. 14 авг.

[23] Окна. 2002. 24 янв.

[24] См.: Воронель А. Двести лет… // Двадцать два. Тель-Авив, 2001. № 122. С. 98–100.

[25] Мелихов А. Каленый клин // Двадцать два. Тель-Авив, 2001. № 122. С. 101–122.

[26] Русская мысль. Париж, 2001. 22 нояб.

[27] См.: Черняк А. Еврейский вопрос в России: глазами Александра Солженицына // Нева. 2002. № 4.

[28] Аннинский Л. Чему могут русские научиться у евреев? // Новый век. М., 2002. № 1. С. 113.

[29] Локшин А. Фантасмагория или гешефт?: Сионист. движение глазами царской администрации // Родина. 2002. № 4/5. С. 98.

[30] Российская газета. 2001. 27 июня.

[31] Аннинский Л. Указ. соч. С. 113.

[32] См.: Гачев Г. Россия и ее приемный сын // Континент. 2002. № 111.