Коллаж Александра Рохлина

Публикуя роман «Синдикат», в основу которого положены впечатления, полученные в ходе трехлетней работы в московском отделении Еврейского агентства, Дина Рубина, несомненно, рассчитывала на громкий скандал. Получилось. Не буду даже говорить о том, в какой мере справедлива или несправедлива ее ирония. Вполне понятно, что люди не любят, когда над ними смеются, выставляют на всеобщее обозрение домашнее белье, да еще вызывающе утрируют ситуацию, придавая общей картине максимально гротескное оформление. В качестве примера подобного писателя-диверсанта могу припомнить только Михаила Булгакова, чей «Театральный роман» в свое время ужасно обидел сотрудников МХАТа. Однако то дела давно минувших дней, да и безотносительно ко времени — самые пылкие закулисные страсти уже изначально не могли иметь такого взрывного политического подтекста.

Но вернемся к «Синдикату». Критика бурная. Кто-то хвалит сквозь зубы, приготавливая напоследок какое-нибудь сокрушительно убийственное замечание, кто-то готов обругать Рубину и с большей откровенностью. Среди прочих рецензий мое внимание привлекла статья сотрудника Мичиганского университета Михаила Крутикова, опубликованная в 52-м номере журнала «Народ Книги в мире книг». Крутиков принадлежит к числу непримиримых критиков «Синдиката». И дело даже не в этическом аспекте, так взбудоражившем авторов большинства прочих рецензий. На сей раз основания чисто литературные. Крутикову точно известно, как должен быть написан великий еврейский роман, связанный с темой эмиграции: необходимо «прежде всего, умение показать раздвоенное сознание эмигранта, порожденное конфликтом между его прошлым и настоящим». Рецензент возмущен: «Без раздвоенного, сомневающегося и, в конечном итоге, проигрывающего в жизни героя не обходится ни один большой еврейский писатель», а вот Рубина обходится! Поэтому Крутикову очевидно, что «отказ от риска, связанного с возможным поражением героини, оборачивается творческим поражением автора», т. е. Рубиной.

Крутиков не сводит содержание «Синдиката» лишь к изложенной выше проблеме — он отмечает его повествовательное многоголосье, в котором сплетаются различные жизненные истории и авторские рассуждения, особо выделяет содержание посылаемых из Иерусалима по электронной почте пророческих обличений загадочного Азарии. Однако, по словам Крутикова, «эта линия словно заимствована из романа Фридриха Горештейна "Псалом"» и, стало быть, вторична. Таким образом, предполагаемое сходство с Горенштейном снимает вопрос о литературной ценности соответствующих пассажей Рубиной, а вот общее несходство «Синдиката» с произведениями Менделе, Шолом-Алейхема, Бреннера, Бабеля, а также Абрама Кагана, равно как и отличие от более раннего — удачного, по Крутикову, — сочинения самой же Рубиной «Вот идет Мессия», свидетельствует о провале.

Спору нет, авторы, на пример которых ссылается в качестве подтверждения своего тезиса Крутиков, вполне достойны. Но означает ли это, что без приводимого им универсального рецепта не достижимо создание какого-либо полноценного литературного произведения? Уже сама категорическая однозначность такого постулата порождает сомненья. А вдруг все-таки возможны достойные сочинения, написанные иначе? Хотя, быть может, Крутиков полагает, что для прочих писателей постулируемый им закон не обязателен, что это правило действительно только для авторов-эмигрантов, желательно еврейских? Как-то это малоубедительно, не говоря уже о том, что даже по социальному статусу Рубину во время ее пребывания в Москве вряд ли можно было назвать эмигранткой.

И уж совсем удивителен окончательный вывод рецензента, согласно которому «"Синдикат" свидетельствует не только об исчерпанности человеческого ресурса для продолжения русской алии, но и об определенной творческой исчерпанности этой алии». Не буду говорить о перспективах алии, однако можно ли поручиться, что Дине Рубиной не удастся в дальнейшем написать роман, достоинства которого будет вынужден признать Крутиков? А вдруг это сделает какой-то другой представитель русской эмиграции? Даже если согласиться с мнением о творческой неудаче Рубиной — есть ведь и другие точки зрения — совершенно не понятно, как можно ставить на этом основании столь глобальный диагноз в отношении множества других людей. Быть может, Крутиков опирается на какие-то серьезные, убедительные рассуждения и наблюдения, но приходится констатировать, что рассуждения и наблюдения эти он в своей рецензии привести забыл.